— Почему? — не понял Кабушкин.
— Забеспокоились. Как бы не дошла и до них очередь. Стали разыскивать подпольную типографию. А мы в это время натягивали верёвки через дорогу — ловили мотоциклистов, захватывали обозы…
— За дело взялись… — улыбнулся Кабушкин.
— Подожди, — уловил иронию Вафин. — Захватывали обозы не для того, чтобы жить припеваючи. Надо было кормить население. И сделать запас: ведь сами хотели перейти к лесной жизни. Вырыли землянки, сварганили в них печки. Запасли одежду, оружие, пищу. Всё подготовил майор. Только самому не пришлось воспользоваться.
— Как же майор погиб? Ведь он не только был смелым и решительным, но и семь раз примерялся, прежде чем что-либо сделать.
— Да, тут раздумывать было некогда. Тут нужно было действовать… Вот как это произошло: в день Красной Армии, 23 февраля, решили расстрелять всех фашистов и полицаев, живущих в селе, затем уйти в лес. Но и тут провал. В соседней деревне Деньгубовке схватили Боева. Нашли в его доме радиоприёмник. Начали пытать, и Боев не выдержал: назвал партизан, которые к нему приходили. Сказал, что фамилия командира — Кудров, так называли местные жители Кадерметова.
Через несколько дней немцы нагрянули в Крестовку. По всем домам провели обыски. Мы в это время были в соседнем лесу, на заранее подготовленной базе. Не обнаружив ни Кудрова, ни типографии, разъярённые фашисты согнали всё мужское население в середину села — на площадь. Офицер потребовал, чтобы немедленно выдали Кудрова. Пять минут на размышление. Устрашающие стволы двух пулемётов были направлены в толпу. Офицеру осталось только взмахнуть рукой… В этот момент и вернулись мы в село из леса. Кадерметов и я. На лыжах. В домах всё перевёрнуто вверх дном. На улице рыдают женщины. Рассказали нам, что случилось. Кадерметов снял автомат, передал его мне, а сам — на площадь.
— Не трогайте безвинных! — крикнул он. — Вот я, Кудров!
Немцы бросились на майора, завернули ему ругай за спину, связали верёвкой и потащили к саням. Толпа заколыхалась. Женщины, прижимая к себе детей, заплакали.
— Не плачьте, родные! — крикнул им Кадерметов. — Я скоро вернусь!
Должно быть, он рассчитывал, что партизаны вот-вот подойдут и выручат его. Но те запоздали. Сани уже тронулись. Я, не помня себя, дал по ним длинную очередь. Но это не помогло… Так и не удалось нам спасти Кадерметова. Он умер от жестоких пыток в селе Монастырщино…
Кабушкин задумался. Перед глазами словно живой стоял Кадерметов. По-прежнему весёлый, радушный. И этого вот человека уже нет. Неизвестно даже, где его зарыли…
К ним подошёл молодой парень в полушубке с висевшими на шее биноклем и немецким автоматом — связной штаба.
— Командир отряда вызывает, — сказал он Кабушкину.
Иван поднялся. Прощаясь, протянул Вафину руку:
— О том, как погиб майор, напиши жене. А то, наверное, сообщили ей, что пропал без вести. Человек совершил такой подвиг! Потом передай от меня привет Николаю Филипповичу.
— Непременно, Жан!
Такой же синеглазый, как и Жан, командир отряда Ничипорович встретил его, стоя за столом.
— Проходи поближе, — пригласил он Кабушкина.
Здесь же были начальник штаба Айрапетов и комиссар Покровский.
Жан подошёл к столу и стал по стойке «смирно».
Командир отряда расспросил о здоровье, о настроении, затем рассказал о невесёлых вестях, полученных из Минска.
— И вот мы решили послать вас в город. Приказ готов, — подвинул он Кабушкину лист бумаги.
Там было написано: «Учитывая, что нашему отряду не хватает медикаментов, а также необходимость установления связи с Логойским отрядом красных партизан, приказываю:
1. Старшему заместителю начальника 2-го отдела штаба отряда лейтенанту товарищу Кабушкину и бойцу-партизану товарищу Саранину отправиться в город Минск с целью достать медикаменты по отдельному списку, установить связь с Логойским отрядом красных партизан и выпустить печатные листовки.
2. Для выполнения поставленной цели покинуть территорию лагеря 10 марта 1942 года в 22 часа 00 минут. На территорию лагеря вернуться 16 марта 1942 года».
— Ясно, — сказал Кабушкин. — Разрешите готовиться к выполнению приказа.
Командир обнял его:
— Будь осторожен, Жан. Ты нужен для большого дела. Учти. В Минске после провала подполье ослабло. — Командир отряда, вздохнув, покусал губы. — Там какой-то провокатор объявился. Надо его найти. Не то…
— Понятно, — сказал Кабушкин и, щёлкнув каблуками, отдал честь. — До свидания, Владимир Иванович…
Командир пожал ему руку:
— Желаю успеха, Жан!
Хотя Кабушкин и заявил. что будет готовиться к выполнению приказа, но в землянку, где располагались его друзья, не вернулся. К чему, собственно, готовиться? Он и так всегда готов. Партизанская жизнь приучила действовать немедленно. Всё необходимое с ним: документы, оружие, одежда…
И всё-таки не мешает перед серьёзным заданием остаться одному. Подумать о прошлом… Почему оно так дорого? Неужели больше не вернутся счастливые минуты… В последние годы он был доволен жизнью. И работал, не зная усталости, и служил без страха. Всегда получалось так, что исполнялось любое его желание. «Счастливый ты человек, поэтому всё и получается по-твоему», — говорили ему некоторые, не скрывая зависти. Ваня смеялся над ними. Разве не был он счастлив? Жил в свободной стране, учился, дружил. Для него были созданы все условия. Казалось, будто плыл он по морю, в тёплой и чистой воде. Потом встретил Тамару… Андрейка и Яшка посмеялись. Сказали, чтобы и думать не смел о ней. Куда, мол, ему! Нет, не затосковал он, не захныкал. И Тамара, эта красивая девушка, улыбнувшись, протянула руку. Поплыли они рядом… Внезапно ясное небо заволокло тучами. Грянул гром. Они расстались. Бывшее таким тёплым и чистым, просторное море вдруг заволновалось, превратилось в бездонную пучину, откуда бросаются разъярённые волны. Кажется, вот-вот они его накроют. Нет, не боится он, плывёт и знает, что буря кончится, что небо снова будет ясным… Где только сейчас Тамара? Увидеть бы её улыбку, похожую на радугу после дождя. Но враг всё украл. Даже улыбки людей. Никого не жалеет: вешает, стреляет, живыми закапывает в землю… Нет врагу пощады! Месть, только месть!
Он сел на пенёк писать письмо Тамаре. Но куда посылать его? В Казань. Отец Тамары — военный комиссар Татвоенкомата. Пожалуй, он и сообщит своей дочери…
«Добрый день, дорогие…» — начал Кабушкин, вдруг засмеялся, не зная, как назвать родителей жены. По имени-отчеству? Никогда ещё не писал им…
«Если Тамара с вами, — продолжал он, — сообщите ей, что я жив-здоров…»
Что бы ещё написать? Очень, мол, скучаю? Неудобно.
Он сообщил, что гитлеровские головорезы ужасно мучают наш народ и пленных. «В Минске перед парком размещается в недостроенных зданиях лагерь для военнопленных. Если бы вы видели, как их бьют и морят голодом! Даже воды не дают напиться досыта! За шесть месяцев уже погибло восемнадцать тысяч пленных. Я сам оттуда еле вырвался. И теперь за издевательство над нашим народом буду мстить злодеям…»
Перечитав написанное, Кабушкин добавил:
«Обо всём этом знаю сам, не по чьим-то рассказам, всё видел своими глазами, слышал своими ушами — не могу быть спокойным к таким страданиям, и до тех пор, пока глаза видят, уши слышат, буду бороться до последней капли крови.
Обнимаю Тамару.
Передавайте мне привет по радио на имя Жана. Тут меня знают…»
Вчетверо сложив письмо, запечатал его. На конверте чётким почерком написал адрес: «Город Казань, ТАССР, Татвоенкомат, улица Свердлова, дом 52, Петровым».[3]
Молодой партизан, провожавший Кабушкина и его спутника Саранина, сняв с плеча мешок, перевязанный верёвкой, осторожно положил его на сухую корягу. Должно быть, он уже догадался, что в мешке не харчи — верёвки сильно врезались в плечи. Освободившись теперь от груза, партизан облегчённо вздохнул. К утру он вернётся в лагерь к своим друзьям. А Кабушкин и Саранин должны ещё долгие часы шагать по лесным тропам, протоптанным копытами диких зверей. Снег тает, дорога раскисла. Сквозь деревья едва пробивает свет луны…
Молодой партизан смахнул большим пальцем капельку пота с виска, потом, кивнув на запад, сказал сочувственно:
— Тяжела, братья, взятая вами ноша…
Он, видимо, намекал не столько на тяжёлый груз и дорогу, сколько на те опасности, которые подстерегают их в городе.
Недавно фашисты согнали всех евреев города в один квартал, оцепив его колючей проволокой, и назвали: гетто. Врываясь туда время от времени, они устраивали погромы, убивали ни в чём не повинных людей. По заданию Минского подпольного комитета Кабушкин, пробравшись в гетто, вооружил большую группу людей и ночью тайными тропами привёл их в партизанский отряд. Сейчас «попутно» они с Сараниным несли для надёжных людей в гетто партизанский подарок — термитные мины.
