Кабушкин стал искать в колонне белорусов. Как и в детстве, один план рождался за другим. Только надо найти подходящих людей. Иван ещё ни разу не был в Минске. Если спросят немцы, откуда он родом и где его семья, должен быть готов ответ. Нет, нельзя говорить им, что родом он из Минска. С человеком, не знающим даже, где находятся правительственные здания, и разговаривать не будут.
Какой же он, Минск, похож ли на Казань? Есть ли тут свои слободы?
Среди пленных вскоре нашёл он белорусов, живших до войны в окрестностях Минска. Выбрав одного из них — Иванова, доверил ему свою тайну.
— Посмотрим, — неопределённо сказал тот, пожав плечами.
Город был разрушен. Всюду сплошные развалины. Оборванные, голодные жители с котомками за плечами, поняв, что пути к отступлению отрезаны, возвращались домой. Но вместо своих домов находили груды щебня…
Пленных загнали в лагерь, обнесённый колючей проволокой, у парка Челюскинцев. Совсем как обречённую скотину, доставленную в город на убой…
Немцы ещё раз объявили по радио, что готовы отпустить минчан по домам. К лагерю начали стекаться местные жители, надеясь найти среди пленных своих родственников. Появилась и жена Иванова — худая, измученная. Горько поплакали, обнявшись у колючей проволоки, затем посмотрели друг на друга печальными глазами,
— Ну, как же дальше будем жить? — спросила жена и снова заплакала.
Не показываться бы сейчас людям на глаза. Только на ясном небе улыбается солнце, на мягком ветру шелестят листья, летают пчёлы, бабочки. Всё вокруг, как прежде, своё близкое, но радости нет…
Кабушкин подошёл к Ивановым. Жена, стесняясь чужого человека, потупила голову. Но муж, чувствуя себя виноватым, вытер глаза рукавом и сказал ей:
— Маруся, будь знакома: это мой друг Жан.
Маруся присмотрелась к нему и, слабо улыбнувшись, кивнула головой. Когда полицай и немец, наводившие порядок среди пленных, удалились, он попросил её найти ему каких-нибудь родственников.
— Спасём его, Маруся, — вмешался муж. — Вытащим из этого ада.
— Постараюсь, — кивнула жена. — Есть у меня подруга Нюра. Её попрошу.
На другое утро Кабушкина вызвали в проходную — сказали, что его разыскивает жена. Увидев молодую женщину в потрёпанной одежде, он ещё издали крикнул: «Нюра!» — и побежал к ней с распростёртыми руками. Она, догадавшись, что это и есть её «муж», нисколько не стесняясь, припала к нему — поцеловала в сухие потрескавшиеся губы, в заросшие жёсткой щетиной щёки. Сама причитает и плачет, несказанно радуясь этой встрече.
Видать, сердце часового смягчилось. «Фрау, гут-гут», — сказал он, улыбаясь, и, чтобы не мешать им, отошёл немного в сторону. А в это время Нюра сообщила Кабушкину, что ему готовят паспорт, нужна только фотография: нет ли у него какой-нибудь карточки, чтобы можно было переснять её.
— Нет, — шепнул он растерянно. — Все документы мои отобрали… Постойте!
Каким-то чудом в кармане гимнастёрки сохранилась помятая фотокарточка, на которой сняты они с Тамарой в зимних одеждах. Иван достал её и незаметно сунул Нюре:
— Отсюда, может, сумеете вырезать.
— Переснимем, — сказала Нюра. — Есть у нас фотограф — он и лысого сделает кудрявым!
И, действительно, вечером Нюра принесла паспорт на имя Жана, с фотографией, сделанной по всем правилам: без головного убора. Кабушкина вместе с «женой» отпустили на свободу.
— Кто ж это сделал? — поинтересовался он, рассматривая фотографию.
— Галицкий, — ответила Нюра. — Живёт на Центральной улице, в подвале.
— Спасибо ему, Нюра. Никогда не забуду вашей помощи…
Так Иван стал Жаном. Прежде всего начал он присматриваться к людям слободы Столовой, где жил сам, затем подыскивать себе друзей в самом городе. Говорили, что в лесу есть партизаны, только пока ещё молчат, не действуют.
В Минске и в окрестностях было спокойно, тихо. И это беспокоило Жана. Люди не должны терять надежды. Пусть народ готовится к борьбе и чувствует, что есть у него подмога. Так было сказано и в листовках, сброшенных ночью нашим самолётом. Значит, надо приступать к делу.
И вот Жан с тремя товарищами вышел в лес на первую охоту. На крутом повороте шоссе организовали засаду. Вскоре показался легковой «оппель», охраняемый мотоциклами. По сигналу Жана бросили гранаты. Прозвучала звонкая очередь из автомата, и фашистов не стало. Захватив оружие и документы, все трое быстро скрылись в лесу.
Очередную охоту провели на Логайской дороге. Затем отправились небольшим отрядом в сторону Стелбуна. Здесь подорвали машины, перевозившие топливо. Дней через десять ворвались в лагерь военнопленных и спасли от смерти большую группу людей.
В городе заговорили о действиях партизан, радуясь тому, что борьба с врагом не окончена. В Минске были созданы подпольные райкомы и вскоре ими стал руководить горком. К тому времени в окрестных лесах уже существовало несколько партизанских отрядов. Урон, который они причиняли фашистам, начинал беспокоить немецкое командование. Леса вокруг Минска были объявлены партизанскими зонами. Немцы боялись туда заглядывать, зная, что их там подстерегает смерть.
А районы, освобождённые партизанскими отрядами, расширялись — в них уже входили крупные населённые пункты. Власть, как и до войны, была в руках Советов, в школах продолжалась учёба.
Не прекращалась она и в партизанском отряде, который действовал под самым носом у врага. Ещё только неделю назад Жан по приказу командира отряда Ничипоровича и комиссара Покровского ходил доставать карандаши. Только вот с тетрадями трудновато. Нет у немцев бумаги. Правда, ученики не теряются: лес богат — пишут на бересте, на липовых дощечках. А какие интересные задачи придумывают! В каждой — взорванные склады, мосты, паровозы, уничтоженная техника, солдаты… Дети тоже по-своему воюют с фашистами. Среди них много сирот, но в отряде они чувствуют себя, как дома…
Вот и сейчас, когда вышли на поляну, где у дуба на суку висела чёрная учебная доска, Кабушкин дал знак Вафину остановиться.
— Повернём направо. Не будем мешать им. И так их уроки часто прерывают самолёты. В землянках сыро, поэтому вышли на солнце бедолаги.
Закутанные во что попало, ученики тихо сидели на сколоченных партизанами скамейках и слушали учителя. В этой школе не было разделения на классы. Младший и старший сидели рядом. Каждый сам знал, в каком он классе и какое выполнять ему задание…
— А знаешь, майор Кадерметов после тоже был партизаном, — сказал Вафин. — Только недолго. Погиб. Сам сдался немцам.
— Не может быть! — насторожился Кабушкин. — Я этому не верю.
— Воля твоя. Рассказываю то, что видел своими глазами.
— Майор не из тех, кто продаётся.
— Не торопись. Кто тебе сказал, что Кадерметов продался? Он пожертвовал собой, чтобы спасти жителей целой деревни.
— Как это произошло?
Они прошли мимо землянки, где расположилась кузнечная мастерская по ремонту оружия, и, выбрав место посуше, сели под высокой сосной.
— Мы тогда совсем выдохлись, — начал рассказывать Вафин. — Восемь атак отразили. Многие уже погибли. Когда рассвело, видим: вокруг ни души. Тишина. Лишь птицы поют, где-то кукушка стонет. Видать, фашисты не захотели нас преследовать — ушли. Но тут мы услышали выстрелы уже позади. Поняли: попали в окружение. Что делать? Кое-кто начал срывать петлицы, бросать оружие. Появился майор Кадерметов. Раненый, заросший бородой. Посмотрел на всех пристально — думаем, будет сейчас ругать на весь лес. Нет, не крикнул. Сказал очень тихо: «Взять оружие». Не только винтовки, ни одного патрона не оставили. Провёл он нас лесными тропами в Крестовку. Немцев там не было. Вырыли мы землянки, заняли оборону. Отряд наладил связь в районе с подпольным комитетом партии. Дела у нас пошли. Вот здесь-то и начали щипать мы немцев частыми вылазками. Запаслись оружием, боеприпасами, снаряжением. А в середине февраля фашисты вдруг арестовали в соседнем селе Андрея Иванова, местного учителя. Обвинили его в распространении сводок Советского информбюро. Долго допрашивали, где радиоприёмник, потом расстреляли. Первый провал настораживал. Было ясно, что среди нас предатель. Кто он? В конце концов поймали. Оказался им Похвистиев, сын бывшего помещика. Немцы сказали ему: хочешь быть хозяином отцовской земли, помогай нам громить партизан. Подослали его в Крестовку шпионом. Дескать, обиженный немцами человек. Жалеть много не стали: приставили к берёзе. Кадерметов предложил: надо листовки выпустить. Пусть народ знает, помогает обнаруживать предателей. Достали типографский шрифт. Комиссар Веденеев написал текст. Обнародовали, что предателями являются прислужники фашистов Соловьёв, Бороздин, Емельянов и Лапинский. Напомнили, что их тоже ждёт суровая кара. Листовки распространяли по всему району. Если бы ты видел, как закружились полицаи, фашисты!
