секунду, потом спросил:
– До какого окна на той стене, которую мы видели, ты можешь добраться?
Когда я ответил, он сказал:
– Отлично. Тогда просто выстави в этом окне доску или какую-нибудь длинную палку. Поставь её наискосок. Никто ничего не заподозрит, это будет выглядеть, как будто там просто что-то свалилось. И я приду в тот же день – через тридцать второй дом. Если смогу, конечно. А если не смогу, то придёт жена или сын. Запомнил?
Я кивнул.
– Я хочу сказать тебе, что рано или поздно ваш район откроют для нас. Стену разрушат и начнут раздавать нам квартиры. И тогда ты даже нос оттуда высунуть не сможешь.
– Но вставить доску в окно я смогу, не сомневайтесь! – сказал я.
Мы с ним подняли воротники, вышли под дождь и побежали, держась поближе к стенам. Дождь, которым сменился град, был ледяным. Какие-то люди стояли у одного из домов и яростно спорили, кто-то кричал. Пан Болек спросил у одной женщины:
– Что здесь происходит, уважаемая?
– Да тут у домовладельца жиденят обнаружили и выдали их немцам. Дрянь такая, из-за него ведь весь дом мог пострадать. А он ещё и квартплату каждый раз повышает!
Пан Болек в сердцах сплюнул. Женщина, должно быть, подумала, что это он от жиденят отплёвывается, но он отплёвывался от таких, как она. Я бы тоже с радостью сплюнул.
Мы побежали дальше. Пробежали мимо дома врача. Стасю я, конечно, не встретил. Но я увижу её на следующей неделе, в понедельник. Если только не будет дождя. И если она придёт.
Пан Болек и дворник из дома с проходом знали друг друга очень хорошо. Они перекинулись парой слов. Потом пан Болек заплатил и велел мне сходить за Хенриком и привести его к проходу.
– Послушаем, что он скажет, и посмотрим, как он выглядит, тогда уже решим. Но в любом случае его надо забрать из гетто. Скажи ему, чтобы ждал меня в тамбуре в тридцать втором доме. Пускай прямо там сидит. Ты понял?
Я понял. Спустился в подвал. Пан Болек шёл за мной. Он отодвинул буфет, а когда я залез в проход, вернул его на место. Но ещё до этого – я как раз помахал ему рукой из дырки в стене – он прошептал мне:
– Алекс, не забудь про доску в окне. Секунду, я дам тебе немного денег.
– Не надо, – прошептал я в ответ. – У нас магазины ещё нескоро откроются.
Он засмеялся. Я не хотел брать у него деньги. Лучше я у Хенрика попрошу.
Я передал Хенрику слова пана Болека. Теперь он в точности знал, как ему действовать. Он встал на ноги. Его трясло от холода. Я быстро вскарабкался наверх и принёс ему тёплое пальто, которое отложил для папы. Он с радостью это пальто надел. И, честно говоря, в нём он выглядел получше – не таким тощим и несчастным. Я насыпал ему в карманы кускового сахара. Хенрик отказывался, не хотел брать. Но я ему сказал, что наверху, в моей кладовой, у меня есть ещё. Он мне не верил, но сил, чтобы подняться по железной лестнице и проверить, у него не было.
– Ну, пошли, – сказал я.
– Нет. Я пойду один.
На это я не согласился. Я отлично знал дорогу, помнил все ходы и лазы. А он там никогда не ходил и ничего не знал. Когда они первый раз оказались с Фредди в гетто, они ведь шли по улице, а не внутри домов. Кроме того, я не хотел отдавать ему фонарик. Потому что во втором моём фонарике давно сели батарейки. А про пистолет я и вовсе не говорю… После короткого спора Хенрик сдался.
По дороге мы не разговаривали. Надо было прислушиваться, когда переходишь из одного дома к другому. Хенрик был осторожнее, чем я. Это точно. И осторожность была сейчас очень кстати, я как раз на днях видел из окна в подъезде соседнего дома полицаев и каких-то людей с портфелями. Наверное, они составляли список пригодных для сдачи домов и квартир, прежде чем их начнут делить между новыми жильцами.
Мы добрались до дома № 32 по Пекарской улице, спустились в подвал. Там всё было без изменений. Я отодвинул шкаф, вынул кирпичи. Ненадолго зашёл с Хенриком в тёмный тамбур.
– Давай-ка я оставлю тебе немного денег, – вдруг сказал он.
Надо же, это совсем вылетело у меня из головы. Здорово, что он вспомнил!
Хенрик достал свою пачку денег и разделил её пополам.
– Ну нет, это слишком много, – запротестовал я.
– Просто возьми, и всё. Без лишних разговоров. У меня есть ещё одна такая же. Не волнуйся.
Он показал мне ещё одну пачку денег, которую прятал во внутреннем кармане. Тогда я взял те полпачки, что он мне предложил, и поблагодарил его. Мы попрощались. Я протянул ему руку, и он крепко её пожал. Я постарался, чтобы моё рукопожатие тоже было сильным и твёрдым. Мы попрощались как двое взрослых мужчин. Впрочем, Хенрик и был взрослым мужчиной. Но ведь и я тоже. Только голос у меня всё ещё не поменялся.
17. Зима
Всю ночь шёл снег. Первый снег в этом году. Утром всё было белым-бело. Я понял, что не могу больше сидеть в своём укрытии, и решил пойти в парк сегодня же после обеда. Как обычно, я спустил вниз лестницу. Свежий снег укрыл развалины, как белое одеяло, и я отчётливо видел идущую наискосок цепочку собачьих следов. Странно, мне никогда раньше не попадалась здесь ни одна собака. Я попытался вспомнить, что я ел вчера вечером. Может, её привлёк запах еды? Я начал спускаться вниз по лестнице, но остановился на последней перекладине. Стоп. Если собака оставила на снегу следы, значит, и мои следы будут видны на нём так же хорошо. А вдруг кто-нибудь придёт? Он сразу заметит следы, взявшиеся ниоткуда под нижним полом. Более того, ему не составит труда увидеть, что следы сначала уходят, а потом возвращаются. И тогда этот кто-то посмотрит вверх, немного подумает и… В общем, свободно передвигаться по снегу я могу только во время сильного снегопада, который сразу же заносит все следы.
Я поднялся по лестнице обратно и стал думать, что же мне делать. Ведь снегом укрыло не только развалины, но и знаки, которые я оставил для папы. Как же я пойду в парк играть с мальчишками? Надо отметить заново две последние стрелки, найти новую бумажку и спрятать «клад» у ворот, под аркой, чтобы моя записка лежала под крышей. Но как я выберусь отсюда? И как буду передвигаться? Я даже не знал, как попаду в соседний дом, чтобы сходить в туалет.
Я передвинул лестницу к самой
