откроешь.
Потом почему-то он стащил с головы свой помятый черный картуз, снова нахлобучил его до ушей, быстро-быстро побежал по двору и скрылся за углом дома.
Ребята глядели не дыша.
А полицейский был уже у калитки.
— Стой! Стрелять буду! — снова закричал он и громко ударил сапогом в калитку.
Но калитка не открылась.
Он налег плечом.
Тоже не помогло!
Тогда, выпучив глаза и покраснев, как от натуги, он поднял револьвер и выстрелил вверх — в небо, а потом в калитку, а потом — в ворота.
А другие полицейские в это время орали на всю улицу — загоняли арестантов в распахнутые настежь железные ворота тюрьмы. Орал и махал руками и часовой на башне.
Арестантов загнали быстро-быстро, И так же быстро полицейские побежали к дому. Один сбросил шинель, шумно отдуваясь перелез через забор, отодвинул перекладину и отворил калитку. Остальные сразу же ворвались во двор, застучали сапогами во все двери и пошли по всем квартирам, а потом обыскали все дровяники, все погреба, оцепили и обыскали весь квартал.
Искали до вечера. Но беглеца так и не нашли. Он словно растаял.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
2
⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Про тетю — про Евдокию Евсеевну
⠀⠀ ⠀⠀
Всякая работа когда-нибудь кончается. Вот и купол тюремной церкви уже весь голубой, а по голубому намалеваны золотые звезды.
В церковь гоняют арестантов молиться богу. А беглец не молится: его так и не нашли. Он словно растаял.
Было разговоров о побеге — хоть лопатой выгребай. А потом разговоров не стало. Поговорили и забыли.
И Мишка забыл. Да ему сейчас не до этого: он знакомился с новым местом.
…Если бросить в речку камень, от него пойдут по воде круги. Сначала круги — маленькие, а потом расходятся, расплываются, делаются все больше и больше и, наконец, доходят до берега.
Так постепенно, кругами, Мишка узнавал все больше и больше нового. Сначала познакомился с тем, что поближе — в доме, во дворе, потом с тем, что в квартале, потом — еще дальше.
Однажды утром Мишка встал пораньше и думает: сейчас выйду на крылечко, погреюсь на солнышке. Но только он к двери, как тетя навстречу. (Вобще-то она никакая не тетя, а просто хозяйка квартиры — Евдокия Евсеевна. Но она не любит, когда Мишка зовет ее Евдокией Евсеевной. Она велит звать ее тетей. Ну и пусть! Звать тетей еще легче — короче!).
Так вот, как назло, тетю принесло. Теперь от нее скоро не отделаешься. Пришла и сразу пристала:
— Ты куда?
— На крылечко.
— Кровать заправил?
— Нет…
— Вернись!.. Застели кровать!..
— Ну, ладно… — Мишка вернулся, застлал кровать одеялком.
А тетя глазами зыр-зыр по комнате, словно баба-яга. И чудно: глаза маленькие, а все замечают.
— Хлеб со стола убери!
Убрал.
— Кружку за собой вымой, неряха! Мать у тебя день и ночь работает, а тебе лень палец о палец ударить!
Вымыл кружку.
— Башмаки застегнул?.. Почему не застегнул?.. Где крючок?..
А кто его знает, куда делся этот окаянный крючок…
Тетя говорит:
— Найди!
А Мишке уже надоело все это. И нечего ей про маму говорить! Он маму любит! А другим тут дела нет!
Мишка молчит, но не ищет.
Тетя говорит:
— Я маме скажу!
Ну и что?.. Пусть скажет!.. Мишка все равно не ищет.
Тогда тетя стала грозить:
— Не будешь слушаться — выпорю!
Ну, уж это бросьте! Пусть своих детей заведет. А на Мишку у нее прав нет!.. И Мишка пыхтит, а все-таки не ищет.
Тогда тетя очень спокойно говорит:
— Не будешь слушаться, я вас с квартиры выгоню!
А что?.. Возьмет и выгонит!.. Значит, опять ехать в подвал, опять ходигь-дрожать мимо тополей?.. А мама что скажет?.. Тут уже не поспоришь…
Пришлось искать.
Нашелся окаянный крючок. Мишка быстро застегнул ботинки на все пуговки и снова бросил крючок. А тетя говорит:
— Нет!..
Вбила гвоздь в стенку:
— Вот сюда всегда вешай!
По совести сказать, даже хорошо стало: понадобится крючок — подойди к гвоздю да сними. И искать не надо: снял и застегивай. Только обидно, что Мишка не сам это придумал.
Но зато тетя вбила гвоздь и ушла. Теперь можно на крылечко.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Мишка вышел на крылечко — и вот те на! На его крылечке сидит незнакомый мальчик и трет кирпич о кирпич — делает кирпичный порошок. А рядом с мальчиком почему-то стоит большущий самовар.
Мишка сел к перилам и смотрит: что будет дальше?
Мальчик какой-то странный: голова большая и живот большой. И картуз на голове тоже большой. А сам мальчик худенький и почему-то очень белый. Бледный, как говорят. Когда Мишка жил в подвале, он и то не был таким белым.
Мальчик натер кирпичного порошку и стал чистить самовар.
Интересно! Пожалуй, и Мишка не прочь почистить. И он стал подвигаться поближе.
Вдруг на лестнице послышались шаги: топ! топ! топ! босыми ногами. И со второго этажа из квартиры номер четыре на крылечко вышел офицер. В мундире! С погонами! Нарядный! Усатый! Красивый!. А ноги — босые: сапоги-то он несет в руках…
Вышел офицер и сразу заорал на мальчика:
— Ну?.. Долго мне еще ждать?..
Мишка сейчас же на всякий случай отодвинулся подальше. А мальчик вздрогнул и стал объяснять:
— Вот… самовар чищу…
— А сапоги кто будет чистить?.. Я буду чистить?.. Господь бог будет чистить?
И бац — ткнул сапогами прямо в лицо мальчику.
Мальчик вскочил. У него из губ — кровь, из глаз — слезы. Но молчит! Схватил сапоги и вверх по лестнице. А офицер — за ним.
Топ-топ-топ-топ-топ — торопливо бежит по лестнице босой мальчик. Он, наверно, в кухню бежит — за ваксой.
Топ!.. Топ!.. Топ!., тяжело подымается за ним босой офицер.
Мишка не знает, что и подумать.
Хорошо, что подскочили Толька и Тайка. Они ничуть не удивились и сразу все объяснили.
Оказывается, этот мальчик — Колька. Его всегда бьют. Его чаще бьют по голове. Поэтому у него голова большая. А живот большой, потому что его кормят только хлебом. А от хлеба вздувает.
Ему даже супу дают редко. Он — «вечно голодный»!
А этот босой офицер — пра-пор-щик. Он — Колькин папа. Но он ему не родной папа. И за это
