— Галоша! Это вы?
— Так точно.
Галоша присел рядом на ступеньку, а я всё разглядывал скалы, но не видел там никакого человека. Померещилось, значит.
— Закуривайте, — сказал я Галоше.
— Не могу, не могу, — сказал Галоша. — Потап унюхает!
— Тьфу ты! Совсем забыл про вашего Потапа.
Галоша помолчал немного, а потом снял с головы колпак и подбросил его вверх, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку.
— Ну вот, — сказал Галоша. — На границу командир меня не пустил, и я оставался по-прежнему поваром. И вдруг мне подвезло! Да! Мне подвезло, потому что уехал домой Ваня Фролов. Он уехал домой, а Потап остался беспризорным. Фролов-то был инструктор службы собак, а Потап — это наш лучший пёс!
— Ну, наконец-то! — сказал я. — А я-то думаю: кто такой Потап?
— Лучший пёс! И какой пёс! Грудь — колесом. Уши — столбом. Голова булыжник, а на зубы смотреть страшно. А лапы! Мне бы такие лапы, я бы двухпудовые гири выжимал. Такому псу палец в рот не клади — мигом оттяпает!
Потап остался беспризорным, и подойти к нему никто не может — всех перекусал! Подавай ему Фролова, а больше никого не признаёт.
Вот я слышу, командир говорит:
«Что делать с Потапом? Не ест, не пьёт и кусается. Пропадает пёс!»
Тут мне что-то в голову ударило.
«Как, — думаю, — пропадает? А я, Галоша, на что?»
— Ага! — прервал я рассказ повара. — Вот что, товарищ Галоша, давайте-ка пойдём в комнату. Что это мы на крыльце застряли? Слушать так слушать.
Глава четвёртая,
в которой имеются сосиски
— Слушать так слушать, — сказал я, когда мы с Галошей вошли в комнату и сели у стола.
Галоша вздохнул, поглядел на часы и продолжал:
— Решил я с Потапом с этим подружиться. Человек я особый, пахну вкусно, и собакам это нравится.
Вот я положил в нагрудный карман две сосиски и пошёл к Потапу. Он жил в отдельном закутке в собачьем сарае. Прихожу и вижу: Потап лежит на полу скучный, только хвостом по полу похлопывает.
«Привет!» — говорю.
Но Потап даже глаз не открывает. А хвостом хлопать перестал.
Тогда я достаю из кармана одну сосиску — Потап открывает один глаз. Достаю другую — открывает другой. Спрятал я сосиски — Потап глаза закрыл. Достал — снова открыл.
«Ну, — думаю, — всё, голубчик! Попался!»
Вот я говорю Потапу:
«Ты да я — нас двое. И сосиски две. Поделим по-братски».
С этими словами я стал свою сосиску есть, а другую в руке держу. Только один раз я откусил, и Потап облизнулся. А я нарочно медленно ем и так кусаю сосиску, что из неё сок брызжет.
«Ну и сосисочка! Какая сочная!» — говорю.
Пока я свою сосиску жевал, Потап совсем очумел, до того ему захотелось попробовать. Доел я сосиску, а вторую ему всучил — он её и проглоти!
«Ты да я, — говорю, — Потап, — нас двое. И две сосиски было. И съели мы их по-братски. Ты это, — говорю, — пойми!»
Тут я ушёл, а через час снова две сосиски принёс и ещё гитару.
Потап очень удивился, когда увидел гитару. Смотрит на меня и как бы хочет сказать: «Зачем ты гитару-то притащил? Мне и сосисок хватит».
А я сыграл ему на гитаре, угостил сосиской, и, конечно, Потап сделался моим приятелем.
Через несколько дней он ко мне совсем привык, и я вышел с ним погулять.
Вот мы гуляем во дворе заставы, а навстречу нам идёт рядовой Юра Молоканов. Увидел нас и рот открыл от изумления. А я говорю:
«Закройте поскорее рот, товарищ Юра Молоканов, а то ворона влетит!»
Глава пятая,
в которой Галоша идёт в секрет
— «Закройте поскорее рот, товарищ Юра, — толкую я. — А то, мол, ворона влетит!»
А Юра Молоканов стоит и только глаза на нас таращит.
Но вот он всё-таки закрыл рот и побежал докладывать командиру.
Гремя сапогами, командир выскочил на крыльцо и видит: да, мы с Потапом гуляем во дворе.
«Ну молодец!» — говорит тут командир и в тот же день отправляет меня с Потапом охранять границу — в секрет!
С нами пошёл старшина Кошкин, слыхали небось.
Волновался я ужасно — всё-таки первый раз шёл в секрет. А Кошкин увидел, что я волнуюсь, и говорит:
«Золотой мой Галоша, а не хотите ли вы поймать нарушителя?»
«Конечно, хочу».
«Держите карман шире», — говорит старшина Кошкин.
Вот пришли мы на место и замаскировались в кустах на краю большой поляны. Посреди поляны — озеро. За озером — граница. Рядом со мной — пенёк, за пеньком — Потап, в пеньке — телефон. Правда-правда! Там такая штучка имеется в пеньке, вроде как штепсель. Сунешь в неё провод от телефонной трубки — и с дежурным по заставе поговорить можно.
Замаскировались мы и лежим. Лежим час, лежим другой… Тишина. Никто не идёт через границу.
Глава шестая,
в которой появляется халат
— Никто не идёт через границу. Тишина…
А мы лежим в кустах. Так вот, я лежу, рядом — Потап. Чуть подальше Кошкин с автоматом. Зорко следит Кошкин: не идёт ли кто через границу? И я тоже смотрю, и Потап смотрит. Нет, никто не идёт.
На третьем часу у меня уже глаза устали. Одно и то же перед глазами: поляна, озеро, осока…
Осока?
Осока-то шевелится!
Не от ветра ли?
Нет, не от ветра — ветер не дует!
Смотрите-ка, по берегу человек ползёт!
В маскировочном халате!
А халат в серых, зелёных и коричневых пятнах, вот его и не видно!
Тут лоб у меня вспотел, а ноги похолодели. А он ползёт прямо на меня!
«Ну, — думаю, — ползи, халат! Ползи!»
Скоро он совсем близко к нам подполз. Я уже слышу, как он дышит.
Что делать?
Чувствую: нужно что-то крикнуть, а что крикнуть, не знаю. Забыл.
Вот он подползает так близко, что до него доплюнуть можно, я и говорю тогда:
«Попался, голубчик!»
И так хрипло это у меня получилось, как будто в горле была ржавая труба.
Ух, как он напугался! На колени встал и глаза выпучил, а меня не видит. И тут Потап выходит из кустов.
«Шарик, — говорит он Потапу, — это я, Рудик!»
А Кошкин кричит:
«Руки вверх!»
Но он руки вверх не поднял, стал ими по карманам шарить — пистолет искать, но тут Потап навалился на него и мигом обработал. И мы с Кошкиным подбежали, связали голубка.
«Пустите, — говорит он, — я ведь просто так».
«Ничего себе „просто так“, — думаю. — А зачем халат напялил и два пистолета в карман положил?»
Подошёл я к пеньку, звоню командиру — так, мол, и так.
«Высылаю наряд, — говорит он. — Наблюдайте границу».
«Слушаюсь!»
Снова мы с Кошкиным замаскировались, а этого нарушителя — в кустики. Он и не пикнул.
И только мы успели всё это проделать, смотрю — другой ползёт!
— Бросьте! — не выдержал я. — Не может быть!
— Чтоб меня громом разразило! Точно! Второй ползёт, и тоже в халате!
«Ну, — думаю, — попёрло-то!»
Вот он подползает, и Кошкин кричит: «Стой!» А я Потапа выпускаю. У, Потап! Страшный пёс! Вскочил ему на спину, пасть разинул — ужас! Мы с Кошкиным подскочили и только успели этого связать…
— Третий ползёт? — не выдержал я.
— Нет, — сказал Галоша и посмотрел для чего-то на часы. — Третьего не было.
— Жаль, — сказал я. — Хорошо бы, если б был третий.
— А вы придумайте, — сказал Галоша. — Когда будете рассказ писать, вы придумайте, что был третий, и дело с концом.
— Посмотрим, посмотрим… — сказал я. — Придумать можно всё что угодно.
Глава седьмая,
в которой Галоша становится красным как рак
— Придумать-то можно всё что угодно, — сказал я. — Интересно, что было на самом деле.
— А вот что, — сказал Галоша. — Не успели мы второго обезоружить подоспел наряд, высланный капитаном.
— И всё?
— Так точно.
— Ну, спасибо вам, товарищ Галоша. Мне очень понравился ваш рассказ. Я сейчас запишу его в записную книжку. Может быть, вы хотите что-то добавить?
— Да нет, — сказал Галоша и опять посмотрел на часы. — Добавлять особенно нечего.
Тут он снял с головы колпак и подбросил его вверх, и не успел ещё колпак надеться ему на макушку, как дверь открылась и в комнату вошёл капитан Воронцов.
— Товарищ капитан! Разрешите доло…
— Вольно! — сказал капитан.
Капитан поглядел, что у меня записная книжка, и сказал:
— Собираете материал для рассказа!
— Да вот, — сказал я, — хочу записать кое-что о подвигах товарища Галоши.
— О подвигах? — удивился капитан. — Это о каких же?
— Как — о каких? — удивился теперь я и стал пересказывать капитану то, что слышал.
— Ай-яй, — сказал капитан. — Что это вы, товарищ Галоша, сочиняете?
Галоша сильно покраснел и сказал:
— А что же, товарищ капитан, разве и приврать нельзя?
— Нельзя!
— Слушаюсь!
