Ежи Гайдук стоял у открытого окна и жадно вдыхал пахнущий снегом воздух. Улица Сенкевича была еще пуста, кое-какое движение началось только в продовольственном магазине на первом этаже. Было холодно, но на такие мелочи Ежи Гайдук не обращал внимания. Он стоял в пижаме у окна и смотрел поверх крыш домов на макушку желтой башенки, освещенную слабым светом уличного люминесцентного фонаря. Ничего больше увидеть он бы не смог, даже наполовину высунувшись наружу. И все-таки вот уже три месяца по утрам, едва открыв глаза, подходил к окну и смотрел в сторону дома, где жила Целестина.
Ежи Гайдук был человеком одиноким. С раннего детства его воспитывала бабушка, так как родители давно умерли. В маленьком городке, где они жили, не было средней школы, а поскольку бабушка решила дать внуку образование, он был отправлен в лицей в Познань. Комнату сняли у пани Пюрек, которая заслуживала доверия хотя бы по одной причине: она была родом из того же города, что и Гайдуки. Кроме того, что было весьма существенно, сия пожилая дама не требовала за комнату оплаты вперед. Ежи у нее жилось хорошо, завтраками и ужинами она его кормила, а обедать можно было в кафе-молочной.
Ежи Гайдук был неразговорчивый, застенчивый, чертовски способный и начитанный подросток Два последних свойства в школе пока не были замечены, ибо этому препятствовали два первых. Однако отсутствие общественного признания Ежи не волновало. Он был всецело поглощен изучением университетских учебников физики, а также "Размышлений" Марка Аврелия. Это до такой степени его занимало, что позаботиться о своей внешности времени уже не оставалось, поэтому выглядел он - с точки зрения ровесниц - весьма непрезентабельно. Впрочем, на ровесниц он тоже не обращал внимания. За исключением Целестины.
Но Целестина в самом деле была исключением.
Ему нравилось на нее смотреть. Вот и все.
Ему вообще нравилось все, что имело к ней хоть какое-нибудь отношение. Например, ее дом, ее улица, ее сапожки, ее отец и велькопольский хлеб, который она покупала каждый день, из чего можно было заключить, что этот сорт ей особенно по вкусу. Все, что касалось Целестины, было таинственным и исключительным, окрашенным неизъяснимой прелестью, удивительным и волшебным.
Гайдуку было очень интересно, как там, в этом странном доме, внутри. Он пытался представить себе его обитателей: симпатичных, уравновешенных - так ему казалось - родителей и утонченную элегантную Цесину сестру, которую однажды видел издалека. И ее саму - всегда надменную, прелестную, загадочную, зеленоглазую Цесю, которая с начала учебного года от силы три раза удостоила его взглядом. Что она теперь делает?
В воображении промелькнула картина: красиво накрытый стол, за которым, негромко переговариваясь, сидят Цесины родные, отщипывая кончиками пальцев крошечные кусочки от каких-то воздушных булочек.
Ежи посмотрел на часы. Нужно торопиться. Чтобы занять свое место в укрытии перед Цесиным домом и ждать. Сегодня она наверняка будет в хорошем настроении. Она наверняка любит снег.
2
Первым проснулся Жачек. Он нехотя вылез из постели и в темноте, стараясь не разбудить жену, набросил на себя какую-то одежку. Потом пошлепал на кухню, чтобы поставить воду для кофе.
В кухне он обнаружил чудовищный беспорядок. Раковина завалена грязной посудой, посреди усыпанного крошками стола - лужа молока.
- Значит, вчера была Юлечкина очередь мыть посуду, - вслух заметил отец. Удивительно, до чего легко догадаться.
Он достал из шкафчика большую кастрюлю и налил в нее холодной воды. Потом с невозмутимым спокойствием направился в комнату дочек.
Девочки еще спали. В комнате было темно, вследствие чего Жачек счел уместным зажечь лампу под потолком.
Поток яркого света залил комнату. Цеся вскочила немедленно в состоянии, близком к шоковому. Юлия продолжала спать мертвым сном.
- Телятинка, - ласково проговорил отец, - ты не знаешь, в котором часу вчера вернулась твоя сестра?
- Н-не-н-наю, - невразумительно пробормотала Цеся, силясь сообразить, откуда взялся отец, представший перед ней в дамском голубом атласном халатике, с прижатой к животу красной кастрюлей: из мира сновидений или он существует наяву.
- Я спрашиваю, когда вернулась Юлия, - повторил отец тоном, не сулящим ничего доброго. Какая-то струна в Цесе вдруг оборвалась, и она бессильно упала на подушки.
- Понятия не имею, - слабо пискнула она. - Это все?
- Что касается тебя - да, - великодушно промолвил отец. - Можешь спать спокойно. - И, зачерпнув горсть ледяной воды из кастрюли, тонкой струйкой вылил ее на шею старшей дочери.
Юлия вскочила с пронзительным воплем. Целестина, которая, получив разрешение отца, нырнула было под одеяло и даже успела задремать, пулей вылетела из постели, дрожа, как в лихорадке. Жачек выглядел, как Чингис-хан, несмотря на халатик.
- Вставай, грязнуля, - сурово произнес он. - Кастрюли ждут!
- Ради бога... - плаксиво пролепетала Юлия. - У меня срочная халтура, я всю ночь работала. Только-только заснула, Кто меня будит и зачем? Это камера пыток?
- К счастью, сегодня я не спешу, - сказал Жачек. - К счастью, у нас сегодня конференция. К счастью, я имею возможность заставить тебя заняться делом. Встаю утром, захожу на кухню, и что же видят мои усталые глаза? - Он замер, устремив на дочку вопрошающий взгляд.
- Что они видят? - упавшим голосом спросила Юлия.
- Они видят плоды твоего лентяйства. Ты вчера должна была вымыть посуду. Неужели мать, посвятившая себя служению искусству, или престарелый дедушка, или школьница-старшеклассница обязаны делать за тебя твою работу лишь потому, что ты неряха?
- А почему бы и нет? - грубо ответила Юлия. - Пусть делают.
- Значит, отказываешься вставать и мыть посуду? - Выкинь это из головы, сказала Юлия и зарылась в подушки.
- В таком случае, я тебя оболью, - решительно заявил Жачек, зачерпывая ладонью воду. - Ну, что ты теперь скажешь? - И он плеснул воду дочке на спину.
Очередной вопль сотряс воздух.
- Не люблю, когда у вас конференции, - сказала Юлия, с трудом приходя в себя. - Боже праведный, как трудно жить в сумасшедшем доме!
И встала.
- Вот и умница, - похвалил ее Жачек. - Что мне в тебе нравится, так это твое благоразумие. Вымой кастрюльки, а потом приготовь нам всем завтрак. Если я каждый день буду подымать тебя таким образом, возможно, ты привыкнешь раньше ложиться спать.
Весьма довольный собой, Жачек отправился в ванную. И тут только осознал глубину своей ошибки. Через двадцать минут он должен был стоять на остановке автобуса-экспресса "Б" - умытый, выбритый, одетый. А тем временем им самим разбуженная дочка мыла посуду, что вследствие устарелой конструкции газовой системы исключало для него возможность пользоваться горячей водой за стенкой, то бишь в ванной.
Жачек понял, что дело плохо лишь в ту минуту, когда на его лице запенился наложенный толстым слоем крем для бритья. Из крана ленивой струйкой текла холодная вода, а умывание холодной водой в ледяной ванной декабрьским ранним утром было, испытанием, превышающим возможности Жачека. Ломая пальцы, он соображал, что бы такое сделать. Потребовать, чтобы Юлия прервала работу? Отпадает. Она немедленно уляжется обратно в постель, а это сведет на нет положительный эффект его нового воспитательного метода. Тогда, может быть, согреть немного воды в кастрюле? Исключается. Это означает, что ему придется торчать на кухне и ждать, а Юлия лопнет от мстительного смеха. Нет, ни за что.
И Жачек решил сделать вид, будто не побрился просто по рассеянности. Сейчас он сотрет с лица крем, оденется, позавтракает и только перед самым уходом, когда Юлия освободит подступы к горячей воде, расправится с двухдневной щетиной и наспех умоется.
Однако, едва начав вытирать щеку, он вспомнил, что минуту назад выдавил последние остатки крема из тюбика. Если стереть тот крем, что на лице, потом не удастся побриться. Скрежеща зубами, Жачек торопливо оделся, поминутно поглядывая на часы. Спасти его могло только одно: Целестина.
- Цеся! - проникновенно зашептал Жачек, теребя дочку за плечо. - На помощь!
Цеся подскочила, как на пружине, и проснулась с бьющимся сердцем.
- К-который час?
- Поздний! - шепнул отец. - Помоги, спаси, сбегай в киоск. У меня нет ни капли крема для бритья.
- Хорошо, - простонала Цеся и выползла из постели, попутно взглянув на отца из-под припухших век. - У тебя же есть крем. На лице.
- Да, - охотно согласился Жачек, - но не для бритья.
- А для чего?
- Для маскировки.
Цеся надолго замерла.
- Почему? - спросила она, устремив на отца отсутствующий взгляд.
Жачек застонал. О том, чтобы объяснить все с самого начала, в данной ситуации не приходилось и думать.
- Беги в киоск, только сразу!
Пока полусонная Целестина хваталась за разные детали туалета, Жачек побежал обратно в ванную. И окаменел, взявшись за ручку. За время его недолгого отсутствия ванную оккупировал дедушка. Дверь была закрыта на задвижку. Из-за двери доносилось громкое пение.
