воли унёс в Навь? Или когда Елицу убили и злыдницей сделали? Или когда Марьяну обрекли на бесконечные муки похуже смерти?
Опомнившись, Лис прикусил язык, но было уже поздно.
— Постой! — ахнула Василиса. — Неужто Марьяна ещё жива? И ты молчал? А ну-ка, рассказывай без утайки всё, что знаешь.
Тут уж хочешь — не хочешь, пришлось сознаваться.
— В подземельях её держат, — буркнул он, отводя взгляд. — Сам не видел. Рассказывали.
В глазах матери вновь загорелась надежда. Лису было почти больно на это смотреть, но всё же он счёл за должное предупредить:
— Годы мучений даром не прошли. Говорят, её уже не спасти, и нужно хорошенько подумать, прежде…
— Молчи! — Василиса замотала головой. — Не хочу ничего слышать! Главное, что она жива, — остальное не важно. Я выпрошу у Кощея помилование для Марьяны — уж не знаю как, но выпрошу.
— Ну, ма-ам! — Лис закатил глаза.
— Что ты мне «мамкаешь»? — Василиса вскочила, уперев руки в бока. Ну всё, теперь её точно не переупрямишь. — Давай уж, признавайся, что ты ещё от меня скрывал?
— Ни-че-го, — процедил он сквозь зубы. И, чтобы совсем уж не лгать в глаза, добавил: — Ничего из того, что тебе следовало бы знать.
— Ах вот как!
— Да, так! — Ярость вскипела бурно, как молоко в котле: того и гляди перехлестнёт через край. — Или я должен обо всём отчитываться? Куда ходил, с кем и о чём беседовал, с какой девицей сегодня рассвет встречал?
— Сдались мне твои девицы, — фыркнула Василиса. — Знаю, знаю, ты уже взрослый и не хочешь, чтобы мама всё за тебя решала. Но по какому праву ты решаешь за меня, да ещё и других в это впутываешь?
Лис выпрямил спину, невольно подражая отцовской осанке.
— Они этого заслуживали. Что, думаешь, Алатана не воспользовалась бы возможностью убрать с дороги нас обоих? Я просто успел первым. Да что ты плачешь? Тебе её жалко, что ли? Или этого мерзавца Ардана, который тебя чуть с башни не скинул? Или княжну-обманщицу? Меня они, между прочим, не раз убить пытались, и…
Он осёкся, потому что мать вдруг шагнула к нему и, обняв крепко-крепко, молвила:
— Мне грустно, сынок. Ты ведь раньше таким не был. Что с тобой Навь проклятущая сделала?… В одном ты прав: бежать отсюда надо. Ради нас обоих.
Лис с облегчением выдохнул. Уф! Всё-таки уговорил. Надо же!
Он обнял Василису в ответ и, уткнувшись носом в её пахнущие полынью волосы, прошептал:
— Люблю тебя, мам…
И в этот момент дверь с грохотом распахнулась — на пороге возник Кощей. Увидев такую идиллию, он хмыкнул.
— Приятно видеть семейное единение. Давненько мы с тобой не встречались, Василиса.
— Давненько, Кощеюшка… — Мать, конечно, улыбнулась, но Лис слишком хорошо её знал, чтобы не услышать в этих словах истинный подтекст: «И век бы тебя не видать, окаянного».
— Как поживаешь? Не соскучилась по мне?
— Соскучилась, Кощеюшка, — Василиса, вздохнув, отстранилась от сына. — Лис, иди к себе. Нам с твоим отцом с глазу на глаз потолковать надобно.
Лис кивнул и вышел за дверь, даже протопал по лестнице, чтобы в комнате услышали звук удаляющихся шагов. А потом вернулся и приложил ухо к замочной скважине. Он должен был знать, о чём будут говорить родители, чтобы в случае чего прийти на помощь Василисе. От Кощея ведь всего можно было ожидать.
Впрочем, тот был настроен благодушно и беседу начал прямо, без обиняков:
— Что ж, выходит, твоя взяла. Хотела княгиней стать? Пожалуйте! Рада ли?
— Ой, рада, Кощеюшка, — сладко пропела Василиса. — Столько лет ждала и — поди ж ты — дождалась. Страсть, как мне эта башня надоела!
Навий князь усмехнулся:
— Знаешь, а ты ведь первой будешь, кто отсюда живой вышел. Видать, любит тебя судьба… Глядишь, может, и у нас что сложится?
— Отчего же не сложиться? — Послышался звук разливаемого по чашам вина. — Вот, испей со мной чарочку. За примирение!
— За примирение, — повторил Кощей. Чаши со звоном ударились друг о друга, и вдруг Василиса охнула. А навий князь прошипел так, что Лис едва расслышал слова: — Знай, дорогая, я глаз с тебя не спущу. Хоть в слове, хоть в жесте неверность заподозрю — тебе не жить. — И тут же совсем обычным голосом добавил: — М-м-м, доброе вино. Тебе нравится?
— Мне всё нравится, Кощеюшка, — вздохнула Василиса, но навьего князя её ответ не удовлетворил.
— А почему глаза грустные? А ну, радуйся!
На некоторое время с той стороны двери воцарилась тишина, а потом мать снова заговорила, и Лису представилось, как натужно она улыбается.
— Есть у меня просьбишка одна. Смогу я всем сердцем радоваться, коли её исполнишь.
— Говори, чего желаешь, — великодушно разрешил Кощей. — Должен же я своей княгине подарок сделать. Коли драгоценностей да шелков заморских — так их у меня прорва.
— Не шелков, не каменьев я хочу, а подруженьку мою Марьяну из острога вызволить.
Заслышав такое, Лис закрыл себе рот обеими руками, чтобы не выругаться вслух. Ну кто её за язык тянул, спрашивается? А ну как разгневается отец, не выпустит её из башни — и все планы драным огнепёскам под хвост пойдут…
— Глупости какие! — отрезал Кощей. — Не о том ты просишь, Василиса. Отродясь не бывало такого, чтобы я преступницу помиловал. По правде говоря, и твоя-то судьба сейчас на волоске держится…
— Понимаю.
О, как хорошо Лис знал этот упрямый тон. Он не мог не восхищаться матерью — вон она какая, самому Кощею перечить не боится! — но в то же время поражался её безрассудству.
— Понимаю, да только вдругорядь попрошу. Хоть и велика обида, которую нанесла тебе Марьяна, но взгляни с другой стороны: пошла девица на обман, чтобы рядом
