— Той, что у тебя в сапоге? — усмехнулась Доброгнева. — Можешь не таращиться на меня так, я всё вижу, чай не слепая. Думаешь, мне самой не приходило в голову отцово заклятие доработать? И так пыталась, и этак — а ничего не вышло. Может, ты и впрямь чародей получше меня. А может, просто повезло: углядел что-то, потянул за ниточку, и весь клубочек распустился. Что молчишь? Вот тебе ещё один повод убить меня быстро: я твою тайну знаю. А ну как сболтну кому?
— Что ж ты так помереть-то хочешь? — Лис сжал кулаки.
Признаться, он до конца не понимал, какую игру затеяла Доброгнева: плести интриги она была мастерица. Оно и понятно — в таком гадючнике выросла. Лису по сравнению с ней, считай, повезло. Он боялся, что сестре хватит ума переиграть его и выйти сухой из воды.
— Я не хочу умирать, — улыбнулась она. — Да только есть ли у меня выбор? А между мучительной смертью и быстрой я, пожалуй, выберу последнюю.
— Ладно, — Лис обречённо махнул рукой. — Рассказываешь про утку и прочее, а я тебя не отдам палачам, сам спою колыбельную, от которой не просыпаются. Мамой клянусь, что не нарушу слово.
— Тогда слушай: для утицы парень должен селезнем покрякать, чтобы та сразу не улетела. А как заинтересуется, начнёт головой вертеть, тут надобно сразу рассыпать по земле алмазные да рубиновые семечки — другой пищи она не признаёт. Начнёт клевать — всё, смело можно рубить и доставать сердце. А дальше уже проще простого: двое должны растопить его теплом ладоней и дыханием. И, что бы ни случилось, рук размыкать нельзя. Вот и вся тайна. Не так уж и сложно, согласись?
Лис кивнул. И впрямь выходила невелика премудрость.
— А почём мне знать, вдруг ты всё врёшь? — он подозрительно прищурился.
— Зачем бы мне? — Доброгнева пожала плечами. — Я сама думала отца извести, подельника искала. Почуяла в тебе такое же желание — так давай, доведи дело до конца, пусть даже и без меня. Хватит ему несчастных девиц супротив их воли таскать да невинных на смерть посылать. Думаешь, моя мать хотела такой участи?
— А я думал, ты любишь отца…
Лис втянул носом воздух, будто надеялся почуять ложь.
— Любила. Теперь ненавижу, — Доброгнева сверкнула чёрными глазищами. — Скажи ему мать правду — меня убили бы ещё в тот день, когда я появилась на свет. Все говорят, лгать — плохо. Но благодаря лжи мне довелось узнать вкус жизни, хоть немного попробовать, каково это — жить в довольстве и неге. Не так, как мне хотелось бы, но всё же лучше, чем ничего. Мне, знаешь ли, мечталось о красивых платьях и украшениях, как у мамы. Что ж, одно у меня теперь есть…
Она с горькой улыбкой тронула ожерелье, висевшее на шее, и добавила:
— Первый подарок, который мне действительно понравился. И последний… так глупо, да?
Лис вздохнул. Да, тут не поспоришь… Он тоже чувствовал некоторую досаду, но не жалость. Сколько раз сестра пыталась его убить? Даже за сегодня уже дважды. А за всю жизнь — и не сосчитаешь.
— Время ложиться спать, — напомнил он.
Доброгнева указала на свои ноги:
— Не могу, ты заставил их прилипнуть к земле.
— А ты всё ещё желаешь мне зла? — удивился Лис, и сестра усмехнулась:
— О, да! Всегда!
— Ладно, — он пожал плечами.
В конце концов, какая разница, засыпать вечным сном стоя, сидя или лёжа?
И Лис запел, как обычно, подбирая слова на ходу. Его чистый голос отражался эхом от стен. Казалось, даже камни заслушались:
«Говорю — и слова мои нынче закон: засыпай, засыпай, мёртвым будет твой сон. Пусть сгустится туман тёплый, как молоко, — на вечерней заре умирают легко».
Доброгнева зевнула, её взгляд затуманился, она пошатнулась и… осталась стоять. Лишь ожерелье на шее блеснуло, словно его на миг осветило солнце. Но ведь в подземелье неоткуда было взяться закатному свету?
Лис сперва замер в нерешительности, затем продолжил петь — но всё впустую: Доброгнева даже зевать перестала.
— Хм, а отцовский-то подарочек непрост оказался, — в её голосе звучало неподдельное удивление. — Гляди-ка, защищает. Похоже, не только моему колдовству препятствует — вон какое тёплое стало. Стало быть, не пришла ещё моя пора помирать, а? Как думаешь, братик?
Лис, упрямо поджав губы, потянулся за кинжалом. Он совсем не хотел крови. Пришлось несколько раз повторить себе, что Доброгнева слишком много знает и ни за что не оставит его в покое. Ежели и сейчас оставить её в живых, самому потом придётся ох как несладко.
— Да решай ты уже хоть что-нибудь! — рявкнула сестра, и в этот самый миг из-за угла тихой кошачьей походкой выскользнул дядька Ешэ.
— Что это тут у нас происходит? — прогудел он гулким басом. — Никак опять воюете?
— Нет, просто беседуем, — Лис спрятал кинжал за спину.
— А вот это тогда зачем? — проницательный советник указал под ноги Доброгневе. Ишь ты, углядел заклятие.
— Для создания уютной семейной обстановки, — буркнул Лис.
Ешэ прожигал его взглядом, выдерживать который было нелегко, но всё же не сложнее, чем взгляд отца. Советник, поняв, что больше ничего не добьётся от брата, повернулся к сестре:
— Ну?
— Истинно так, — Доброгнева расплылась в чарующей улыбке, словно позабыв о том, что её колдовская притягательность больше не действует. — Впрочем, мы уже заканчивали. Я могу вернуться к своим обязанностям, господин?
— Уж сделай одолжение, — проворчал Ешэ. — И зарубите оба себе на носу: вражда в семье всегда выходит боком.
— Не всякое зло можно забыть, — упрямо возразил Лис.
Он не ожидал, что Доброгнева вдруг вышагнет из круга ему навстречу.
— Не можешь забыть — прости — кажется, так говорят в Дивьем царстве? — Она наклонилась к нему и прошептала на ухо: — Да, я больше не желаю тебе
