«Или церковь, или море, или двор короля, — вспомнил он, засыпая, любимую поговорку отца. — Море, море, наконец-то море!..»
В этот самый час в Мадриде ещё заседал королевский суд. Преступника не изловили, его судили заочно. Дело было серьёзное: оскорбление и тяжёлое ранение Антонио де Сигуры, капитана королевской охраны. Чтец королевского суда хриплым от недосыпа голосом читал приговор:
«… а виновнику, Мигелю Сервантесу, приняв все меры ко изловлению, с поношением публичным отрубить правую руку и изгнать его из пределов королевства сроком на десять лет…»
В Риме всё пошло совсем иначе. Сначала Аквавива вовсе позабыл о новом паже, потом вспомнил и нагрузил скучными и унизительными обязанностями.
Кончились снисходительные дорожные разговоры о литературе и нравах. Мигель должен был подавать прелату утром апельсинный сок с водой, полотенце и таз для умывания, следить за порядком в гардеробной, докладывать о посетителях. Последнее было труднее всего.
Аквавива, в миру герцог Атрийский, делал головокружительную карьеру. В 24 года он уже метил в папские кардиналы. В приёмных залах его богатого дома день и ночь толпились льстивые патеры, заискивающие монахи, влиятельные светские люди. Мигель должен был докладывать, провожать, передавать поручения, извиняться, лгать. Он томился невыносимо.
Но идти было некуда. Возвращение на родину было невозможно.
В свободные часы Мигель бродил по улицам древнего города.
На площадях из открытых пастей бронзовых львов неустанно били серебряные струи. Крутые мосты гляделись в жёлтые воды Тибра. Рим восхищал Мигеля величием своих руин, великолепием мраморных обломков. Холм Квиринальский, поле Марса, Латинские ворота — самые названия улиц казались Мигелю живой историей.
Всё это время он много читал и учился. Была неделя, когда Мигель ходил, как одержимый: он прочёл «Освобождённый Иерусалим» на итальянском языке.
Мигеля поражали вечно оживлённая, жестикулирующая, страстная речь итальянцев и простота их уличной жизни. Он вспоминал города родной Кастилии, закрытые двери, занавешенные окна, дома, похожие на монастыри, монастыри, похожие на крепости. Вспоминал мрачные фигуры испанских идальго, их чёрные плащи, их гордую походку и сдержанную, медлительную речь. Дома только иногда, через случайно приоткрытую на улицу дверь, можно было увидеть угол внутреннего дворика, где замкнуто протекала жизнь семьи. А здесь, в Италии, в узеньких улочках окна глядели в окна; соседки, высовываясь до пояса, во всеуслышание делились новостями, а развешанное тут же на протянутых верёвках бельё словно подчёркивало это отсутствие тайн друг от друга.
Мигель возвращался домой и находил требовательного Аквавиву, сплетничающих слуг, просительные глаза дожидающихся в приёмной.
Прелат одевал своих приближённых в нарядные, расшитые камзолы, но кормил плохо. Мигель не раз ловил себя на том, что он с завистью смотрит на нищего, жующего выпрошенную макаронину, блестящую от масла.
Но очень скоро скучные политические разговоры в приёмных Аквавивы приобрели для Мигеля неожиданную остроту.
На Средиземном море готовилась неслыханная схватка народов.
Турки давно угрожали с моря всей южной Европе. Молодая Оттоманская империя, хорошо овладев европейским военным искусством, стремилась к захвату новых земель, к главенству на Средиземном море.
Первым большое наступление повёл турецкий султан Селим II. Он высадил войска на острове Кипре и объявил войну Венеции.
Венецианские купцы всполошились. Послы республики поспешили ко всем европейским дворам.
«Христианнейшему» королю Франции, Карлу IX, было не до турок. Он слишком занят был резнёй с гугенотами, врагами католической церкви, чтобы рискнуть на морскую авантюру.
Елизавета английская не хотела вступать в невыгодную войну. Её берегам не угрожали турки; о чём же беспокоиться?
Молодой король португальский, Себастьян, рад был бы помочь Венеции — ряд торговых договоров и взаимных льгот в морской торговле связывал обе страны, — но по его земле ходила чума, народ косило на улицах, и португальские галеры стояли в Лиссабонской гавани без команды, без гребцов. Король не решился вступить в войну: он боялся народного возмущения.
Венецианские послы уже начинали приходить в отчаяние. И вдруг ближайший сосед и старый враг, папа римский, предложил союз и помощь.
Папа Пий V понимал, что разгром, соседней Венеции был бы и его собственной гибелью. А за папой и король испанский, Филипп, испугавшись за свои итальянские владения, вступил в союз против турок.
С такой могущественной союзницей, как Испания, война с турками начинала походить на объединённое наступление христианского мира на мир мусульманский, европейского — на азиатский. Крест шёл войной на полумесяц.
Едва пошли разговоры о войне, Мигель потерял покой. По ночам ему снились морские бои, обстрелы, пираты, подвиги… А когда командующим объединёнными силами был назначен молодой и популярный в народе дон Хуан Австрийский и испанские пехотные полки начали высаживаться в итальянских портах, служба у Аквавивы стала Мигелю совершенно нестерпимой. Он скинул расшитую куртку пажа, надел свой старый плащ и, не спросясь, ушёл из дома прелата.
На всех площадях стояли столы для записи солдат. Мигель не решался подойти к ним. Может быть, едва он назовёт своё имя, его закуют в цепи и посадят грести на галерах. Мигель бродил по улицам и ждал случая.
И случай пришёл.
Из дешёвой траттории[12] на улице Сан-Пьетро вышел подвыпивший испанский солдат. Он слегка хромал, и безобразный багровый шрам пересекал его лицо от угла рта к виску. Солдат был сердит. Дома товарищи так много наговорили ему о прелестях итальянской жизни, уверяли, что в Италии самое лучшее вино, самые красивые девушки в мире. Сказки! Здесь, в Риме, толстый трактирщик налил ему кислого вина кианти, а его растрёпанная и грязная дочь подала немытые кружки.
Солдат разругался с трактирщиком и сейчас искал, на ком бы сорвать досаду.
У дверей трактира стоял какой-то голодный на вид парень, видимо из здешних оборванцев, с бледным, худым лицом и закинутыми назад тёмными волосами. Солдат повернулся к нему, подбирая в уме итальянские слова, чтобы обругать хозяина траттории, а заодно с ним и всех итальянцев, и вдруг застыл.
Застыл и оборванец.
Секунда — и оба кинулись в объятья друг к другу.
— Мигель!
— Родриго!
— Как ты попал сюда?
— Как ты попал в Рим?
Забыв досаду, Родриго потащил брата в ту же самую тратторию и попросил того же кислого вина, из-за которого только что поругался.
— Мой полк идёт из Фландрии, и послезавтра мы отплываем, — сообщил он брату.
— Сколько лет мы не виделись! — сказал Мигель. — Я думал, что ты уже получил капитана.
— Повышение получает тот, кто имеет покровителей! Вот мои солдатские повышения! — И Родриго указал на ужасный шрам на лице, на не гнущуюся в колене ногу.
— Что у тебя, Мигель? — переменил Родриго неприятный разговор. — Я слыхал дома о твоих делах, когда был в отпуску.
И он передал Мигелю добрые вести. Антонио де Сигура, оправившись от раны, уехал в Новый Свет. Маркиз де Иварра умер. Дон Лопес пустил в ход все свои связи, и дело Мигеля замяли.
— Это значит, что ты можешь возвратиться на родину, — закончил Родриго.
— Нет, это значит, что я могу записаться в армию, — сказал Мигель.
— Как? — удивился Родриго. — А твоя учёная карьера?
— Это мечты отца. Бог с ними, — отмахнулся Мигель.
— А книги? А стихи?
— Перо не тупит меча, меч не тупит пера! — ответил Мигель кастильской пословицей.
— Очень хорошо! — обрадовался Родриго. — Тогда записывайся сейчас же. И постарайся попасть в мою роту. Помни: полк Мигеля де Монкада, рота Диего де Урбина.
Две недели спустя, 15 сентября 1571 года, братья отплывали с союзным флотом из Мессинской гавани на галере «Маркеза».
Глава одиннадцатая
Лепантский бой
Галера шла под командой генуэзца Дориа.
Все генуэзцы на галере задирали носы и рассказывали об удивительных подвигах своего славного флота.
— Мы били Венецию, били португальцев, побьём и турок, — хвастали генуэзцы.
Но сам Дориа ходил мрачный или сидел запершись в кормовой башне с Диего де Урбиной, командиром испанской терции.
Турок били на суше, и не раз, но ещё ни одно европейское судно не одержало победы над турками в морском бою.
У султанских морских командиров была своя особая тактика — они наступали одной сомкнутой цепью, соединив галеры. Турки кидались в атаку, как одержимые, и, сколько бы их ни убивали и ни скидывали в море, на смену упавшим янычарам тотчас являлись другие, точно сама пучина морская выбрасывала их обратно.
