жертва находится в подземелье… Что вы, получается, фактически уморили голодом человека.
— Говоря словами из романа «Евгений Онегин», «какое низкое коварство»! — ужаснулся Покойник. Он тоже, выходит, обращался иногда к классическим образцам.
Номер, и правда, был оторван от забора, который в детективе хотелось бы назвать покосившимся, но все планки которого, к сожалению, стояли, словно солдаты в строю. Острая детективная наблюдательность помогла мне заметить это, когда мы еще не открыли калитку.
— Сорвали, — вторично констатировал главный. — Сорвали, чтобы запутать, затянуть следствие…
— «Какое низкое коварство»! — повторил Покойник, беспокоясь, видно, что первый раз его не расслышали.
Тут, не вынимая рук из карманов, будто каждый держал там палец на курке пистолета, задвигались и заговорили двое в таких же кепках и куртках, что и главный. Теперь он назвал их сотрудниками Антимоновской прокуратуры. При слове «сотрудники» автоматически возникает мысль о карательных органах.
— Мы, если бы сами услышали, помогли б человеку… Мы бы его выручили, вызволили, вытащили, вытянули оттуда… — затянули они спевшимся правоохранительным дуэтом.
— Это было бы человечно! — поддакнул Покойник.
Однако по их грубым, каким-то неотесанным голосам не похоже было, что они привыкли выручать, вызволять, вытаскивать и вытягивать. Угробить они, мне показалось, могли бы.
Я понял, что он, прекративший звать на помощь, это Племянник Григорий.
— А почему его не выпустили… те, которые слыхали вопли и крики, а потом вам позвонили? — спросил я.
— Это тоже предстоит выяснить, — растерянно, как мне показалось, ответил главный. И поспешно замаскировал растерянность привычной фразой: — Вообще же вопросы будем задавать мы!
Отверстия щеколды были как бы наглухо запаяны тяжелым амбарным замком.
— Ваша работа? — спросил следователь. — Заживо погребли человека?
Покойник тут же устремил обвиняющий перст на Глеба. Ведь это ему было поручено с риском для собственной жизни спасти жизнь Григория, принять на себя его полууголовную месть.
И Глеб доложил, что выпустил Племянника Григория из подземелья.
Трое сотрудников смотрели на нас так, будто суд уже состоялся и вынесено шесть обвинительных приговоров.
«На каждого из них — двое наших!» — внезапно посетила меня странная мысль. Словно предстояла рукопашная. «А может, она действительно предстоит?» Но в этом случае, мне показалось, Покойник был бы на их стороне. Тем более что мы не держали руки в карманах и пистолетов там не было. А Покойник, я давно приметил, поддерживал тех, которые с пистолетами.
Природа же по-прежнему жила своей особой, но прекрасной жизнью: вдали грянул гром.
Глава VIII, в которой вторая очень страшная история становится еще пострашней первой
— За убийство полагается «вышка», — ободрил нас главный. — А групповое убийство — это отягчающее вину обстоятельство.
Вышку я видел только на стадионе в Лужниках: с нее прыгали в воду пловцы.
— Во всем виноват он, — тоже прокурорским голосом произнес Покойник. И указал на Бородаева-младшего. — Ему было доверено выпустить Племянника Григория на вольную волю, но он испугался, струсил. Потому что раненый и голодный зверь опаснее сытого и здорового. Как ему внушали некоторые… — «Некоторыми» Покойник обозвал меня. — И Бородаев-младший, позоря память Бородаева-старшего, проявил малодушие. Или попросту сдрейфил. Он предпочел превратить раненого и голодного… в мертвого. Однако живое существо есть живое существо… Как же ты мог?! — Покойник воздел вопрошающие руки к самому носу бедного Глеба. — Считай, что это наш второй привод по твоей вине на старую дачу. Первое преступление было совершено тобой против Нинели Федоровны, а второе — против молодого, брызжущего жаждой жизни Племянника. Ты втянул нас…
Мне стало ясно, что я должен вытянуть Глеба, который в первой «Очень страшной истории» действительно нас «втянул».
— Он не виновен, — сказала или, точнее, произнесла Наташа.
Она была уверена в его невиновности! Мог ли я сомневаться?.. Тем более что она обратилась ко мне:
— Первый раз ты доказал вину Глеба. А теперь обязан доказать его невиновность. Столь же блестяще и неопровержимо!
От слова «блестяще» я заблестел и засиял, словно старательно начищенный чайник. Это был приказ… Нет, это было доверие ее сердца. Может быть, даже любящего! А может быть, нет… О, как часто мы выдаем желаемое за действительное!
Вторая «Очень страшная история» становилась пострашней первой: там обвинял я, а тут обвиняли меня. И в чем?! В убийстве с отягчающими обстоятельствами. На душе у меня стало так тяжело, будто в ней-то и разместились отягчающие обстоятельства. Нас не заточали в подземелье, не грозили уморить голодом, мы не натыкались на скелет, как это было в первой «Очень страшной истории»… Но я понял: быть жертвой правонарушителей менее страшно, чем жертвой правозащитников. Если они защищают права с помощью их нарушений…
— Дело против нас возбуждено, — нервно сказал Покойник. — Но я не собираюсь из-за него (он вновь пригвоздил Глеба)… не собираюсь из-за него прыгать с вышки в могилу.
Он сказал, что не хочет в могилу, хотя место покойников именно там.
Нет, этот Покойник хотел жить!
Следователь прокуратуры станции Антимоновка Антимоновского района такой походкой, какой обычно идут за гробом, двинулся в направлении к двери, обитой ржавым железом и запертой на тяжелый замок… К двери, которая вела в подземелье. И мы все, словно траурная процессия, пошли за ним.
— Фактически мы направляемся к захоронению, — скорбно, но четко произнес следователь. — Вы живьем захоронили здесь того, кто еще недавно был человеком.
Я подумал, что человеком полууголовник Григорий не был никогда.
Потому ли, что следователь высказался непосредственно вслед за Покойником, или оттого, что Покойник явно был на его стороне, мне почудилось, что голоса и интонации их чем-то похожи. Уж не та ли это похожесть, которую я уловил по телефону? Или Покойник подстраивался под следователя, отчего и походка у них была почти одинаковой, будто они притормаживали сами себя.
Глеб не оправдывался. Он почему-то молчал.
— Но ведь ты выпустил Племянника Григория на свободу? — спросил я его на ухо.
— Да, — ответил он со столь плохо скрываемой отрешенностью, что это могло означать и «нет».
— Вскрытие захоронения мы решили произвести в вашем присутствии, — уже официально произнес следователь.
Его спутники в знак согласия еще глубже запрятали шеи в воротники, а руки в карманы.
И вдруг… словно навстречу следовательскому голосу, как бы услышав его, из подземелья рванулся вопль:
— На помощь! На помощь, товарищи-граждане!.. — Слово «гражданин» было Григорию ближе, чем слово «товарищ».
Процессия, говоря траурным языком, омертвела.
— Покойник заговорил! — прошептал Покойник.
Вернее было бы сказать, что Племянник Григорий заголосил.
— На помощь, товарищи-граждане!.. Я весь ихний кружок раскружу! Уничтожу… А тебя, парнёк, вздерну на первой березе… или осине!
У меня, значит, был выбор.
Это орал
