он ответит.
– Начни с веры. – Его пальцы резво набирали номер. – Все мы должны начинать с этого.
Он вернулся к своей работе, а я к своей. Но его слова прочно засели у меня в голове. Я думала о них, раскладывая листы по конвертам. Мысленно возвращалась к ним во время воскресной службы в «Слове жизни», во время самостоятельных занятий у себя в комнате, слушая, как розовый маркер Эрин-викинга скрипит по бумаге. Что это значит – верить, верить по-настоящему? В большом словаре из нашей здешней библиотеки было сказано, что «верить означает принять какое-либо явление как истинное или реально существующее и так же твердо придерживаться убеждения или мнения». Но даже это, на первый взгляд, простое и короткое определение сбивало меня с толку. «Истинное или реально существующее» – простые, ясные слова, но вот «убеждения или мнения»… с этим было куда сложнее. Ведь мнения об одном и том же могут меняться, разниться, зависеть от ситуации. И что такое принятие? Мне гораздо лучше удавалось ожидание чего угодно, чем принятие хоть чего-нибудь, в особенности принятие полное, безусловное. Это я знала. И в этом была уверена.
Но я все же потихоньку наблюдала за Марком, который спокойно, едва ли не безмятежно принимал свою жизнь в «Обетовании», словно он был не одним из нас. Я все время расспрашивала Адама о нем, требовала подробностей: что они делают в своей комнате, о чем говорят.
– Похоже, сработало, – сказал Адам как-то вечером, когда мы вдвоем дежурили по кухне и я опять засыпала его вопросами о Марке, на которые у него не было ответов. Мы только что поставили запеканку из тунца с лапшой в духовку, помыли посуду и выскользнули на сеновал покурить, зная, что Лидия и Рик были оба заняты на консультациях.
– Что сработало? – не поняла я, роняя косяк, который он только что передал, себе на колени. Я успела подхватить его и затянулась.
– Твое обращение, – объяснил он, забирая самокрутку назад. – Думаю, недолго ждать того самого пресловутого прорыва. – Между зубами у него был зажат клок сена – привет, оральная фиксация! – и он не расставался с ним даже во время разговора.
– Почему ты так говоришь? – спросила я.
– Ты только и делаешь, что закидываешь меня вопросами о Марке Тернере все эти дни, – улыбнулся Адам. – Весьма утомительно, с моей точки зрения, однако же – браво! Типичная подростковая влюбленность. Того и гляди, начнешь рисовать сердечки рядом с его инициалами в своем розовом дневнике.
– Лиловый, мой дневник не розовый, а лиловый, ты, неудачник, – засмеялась я.
– Это лишь подробности, – отмахнулся он. – А вот страсть – другое дело. L’amour.
Я пихнула его в бок.
– Ничего подобного. Мне только хочется раскусить его.
Адам закивал, словно психолог, точь-в-точь Лидия, составил ладони пирамидкой и поднес их к губам, а потом протянул:
– М-м-м, признайся, под этим «раскусить» ты подразумеваешь «залезть на его эрегированный член», я правильно тебя понял?
Я захохотала.
– Ну разумеется, – съехидничала я, но тут же выпалила – что поделать, я действительна была одержима Марком Тернером: – Ты не находишь его интересным? Ну, в смысле, он такой серьезный. Даже представить не могу, за что его сослали сюда. Не мог же он сделать что-то такое…
Тут уж Адам не выдержал:
– Что? У нас теперь есть специальный инструмент для определения геев? Его родители и не собирались, но когда он в третий раз за месяц пересмотрел «Кабаре» и его поймали на месте преступления, они решили, что с них хватит. Видишь, в конце концов он сделал это «что-то»!
– Ну да, так ведь все и происходит, правда? – сказала я. – То есть почти так.
Адам пожал плечами.
– Наверное, – его голос звучал совсем тихо, – если, конечно, не согрешишь куда сильнее.
– Да, – согласилась я.
Мы молча курили. Я думала о Коули, о ком же еще. О чем думал Адам, я не знаю.
– Интересно, с кем бы ты тут закрутила, если уж не с Марком? – спросил он после долгой паузы.
– Боже, откуда я знаю, – застонала я. – Ни с кем. Никто не приходит в голову.
– Брось, – настаивал он. – Если бы ты выбирала? Если бы тебя заставили?
Я задумалась.
– С Бетани Кимблс-Эриксон. – И, хотя я смеялась, это была чистая правда.
Губы Адама тоже расплылись в улыбке, блестящие черные волосы закрывали ему лицо.
– Представляю. Учитель – ученик. Классический сценарий. А из нас? С кем?
– Скажи ты, – огрызнулась я. – Ты затеял это, тебе и начинать.
– Я перепихнулся со Стивом. Несколько раз.
– Хорошо, – ответила я. – Значит, Стив.
– Честно говоря, нет. – Он не отводил от меня глаз, и мне почудилось, что я вижу Ирен Клоусон, которая подначивает меня. – Может, это ты.
Как всегда, я залилась краской. Черт, черт, черт!
– О да, – сказала я. – Тогда, выходит, с тобой тоже сработало. Приятно думать, что я не одна такая, как обычно.
Он скривился:
– Я не гомосексуал, Кэм. Я же говорил. У меня все по-другому.
– У всех все одинаково, – отрезала я.
– Это довольно примитивный взгляд на влечение, – отозвался Адам.
Я пожала плечами. Крыть мне было нечем.
Я рассматривала посеревшие от времени доски, кое-где заросшие коричневато-зеленым лишайником, а потом принялась отковыривать его.
– Хочешь парик? – Адам держал в руке недокуренную самокрутку, от которой почти ничего не осталось.
– Что это? Я не знаю, – удивилась я.
– Да нет, знаешь. – Он замахал рукой, в которой был зажат косяк. – Я беру это зажженной стороной в рот и выдуваю, а ты складываешь руки домиком вокруг моего рта и вдыхаешь. Это еще называют «паровозик».
– Это не паровозик.
– И в чем разница?
– Когда задувают паровозик, касаются губами. – Я забрала у него окурок. – Похоже на поцелуй. Не сомневаюсь, тебе об этом было известно.
– Нет, это другое, – заспорил Адам.
– Что ж, это то, чего я хочу, – отрезала я.
– Точно?
Я кивнула. Потом глубоко вдохнула – спасибо годам, проведенным в бассейне, – задержала дыхание и придвинулась к Адаму. Наши губы встретились, и я выдохнула. Видимо, мы целовались еще довольно долго, потому что запеканка успела подгореть.
Целоваться с Адамом было совсем не то, что с Джейми. Не совсем то, так точнее. Не суррогат поцелуя в ожидании чего-то настоящего, не репетиция. Но и не то, что с Коули. Наверное, это было как с Линдси. И мне понравилось. Было приятно, и не надо представлять кого-то на месте Адама. Но я, что ли, не жаждала этого поцелуя. Неприятное слово «жаждать». Все равно что «томиться» или «ныть». Все они какие-то горькие. Но именно это я испытывала, когда
