И мертвецким сном,
Придавлена усталостью,
Забылась.
И налетела вмиг
Со всех сторон
На спящую
Воронья злая свора,
И в хищном этом
Облаке ворон
Её котомка
Опустела скоро.
Они все дни
Из сумки растрясли,
И там, где их
Вытряхивала стая,
Деревья поздней осенью
Цвели,
Багряные тюльпаны
Прорастали,
Стеной в степи
Вставали зеленя,
Мычала тёлка,
Петухи кричали,
Метали сгустки
Чёрного огня
На тризне жизни,
На пиру печали.
То не людской,
То был вороний пир,
Проснулись волки,
Рыскали лисицы,
И слышалось
Шуршанье тёмных крыл.
Лишь мать спала,
Забыв воды напиться.
А утром
Разлетелось вороньё.
На зеркале
Слепой воды гадая,
Мать глянула в родник.
И на неё
Со дна смотрела
Женщина седая.
- О, боже!
Я ли это?
Что со мной?
Как долго я спала?
И где котомка?
Молчит ковыль,
Полынь стоит стеной.
Осенний ветер,
Пустота и только...
Какой предзимний
Холод на душе!
Шальные сквозняки
Листву листали...
Находит мать
Котомку на меже,
А в ней
Лишь крошки дней
Да зелень шали.
В селе её никто
Не узнаёт,
Детишки из ворот
Не выбегают.
Лишь старший сын
К ней из дому идёт
И мать-старушку
Нежно обнимает.
И вот, не в силах
Слезы удержать,
Она детишкам
Раздаёт подарки:
Достала из котомки
Шапку мать
Да три рубашки,
Полотняных, ярких,
Да пару старых валенок,
Конфет
И хлеба с крупной солью.
- Это мама!
Добрее нашей мамы
В мире нет!
Не ликовал сынок лишь
Старший самый...
А мать уж окуналась
В суету:
Замазывала печь,
Белила, мыла.
И у калитки
Деревце в цвету
Уже под самый вечер
Посадила.
А утром,
После тягот и дорог,
Так плохо ноги
Матери служили!
Каким высоким
Кажется порог
Её избы!
И руки, как чужие...
Не стало сил
По дому хлопотать.
На небе,
Серо-пепельном, усталом,
Глазами поискала
Солнце мать,
Бескровное,
Оно светило вяло...
Тут ласково
К ней старший сын приник:
- Есть и моя
Котомка дней у Солнца.
Пусть Солнце даст
Тебе из дней моих,
А то твоих
Осталось лишь на донце.
Но мать в ответ
Ему сказала:
- Нет.
Пусть дни твои
У Солнца подрастают.
Вам надо дорасти
До взрослых лет.
А мне и так
Пока что сил хватает.
Ещё делянку надо
Распахать...
И в степь ушла,
Затянутая далью.
И там, в степи,
Вдруг превратилась мать
В смиренный холмик
Под зелёной шалью...
БАЛЛАДА О ПАХАРЕ
- Хэйс, Жоене, ча, Плэване*!
Режьте гору острым плугом.
Борозда, как пух, Плэване,
Если встретим зиму снова,
Если не споткнёмся в поле,
Будет хлеб, как солнце, круглый,
Будет у тебя полова.
Торопи, Жоене, друга,
Время нам помочь не хочет
Ходят сумерки за плугом,
Чёрный ветер пахнет ночью.
- Хэйс, Жоене, ча, Плэване!
Управляй волами, пахарь,
Пусть твой плуг, Ион, достанет
Из земли солёной мякоть.
Торопись, чернеет небо,
Так кричал со дна котомки
Прошлогодний ломоть хлеба.
Ходит плуг и тянет в гору
Борозды, как паутины,
Ходит плуг с двумя рогами,
Крик не слышит журавлиный,
И не сходит за цветами,
Любит видеть за собою
Парня с тёплыми руками.
Когда был Ион моложе,
Плуг вошёл в его ворота
И сказал: "Пошли на поле.
В поле, баде, ждёт работа.
Осень стороной обходит
Двор, в котором нету плуга.
Ведь без плуга стынут печи,
Ведь без плуга плачут дети.
Гость пойдёт к твоим соседям,
Не услышишь в двери стука,
И собачий лай утихнет
Во дворе твоём - без плуга".
И пошёл Ион за плугом.
Не хватало дней Иону,
Чтобы сделаться Ньютоном,
Чтобы походить по свету
Магелланом иль Колумбом.
Стал Ион ходить за плугом,
Чтоб кормить свою планету.
------
* Хэйс, ча - понукания для быков.
ПЕСНЬ ПШЕНИЧНОГО ЗЕРНА,
которое заговорило
и сказало руке человека:
Пора моя настала.
Снеси меня в поля,
Где в сером небе больше
Не видно журавля!
Ты колыбель качала
Зелёную мою,
Начнём же всё сначала...
Ой, баюшки-баю...
И пусть в земле, как ночью,
И сыро, и черно,
Ты за меня не бойся,
Я буду не одно!
Но перед тем как в праздник
Выпечь каравай,
Родне моей в амбаре
Поклон мой передай.
Неси ж меня, родная,
В просторные поля,
Где в сером-сером небе
Не видно журавля.
Когда сынок мой, колос,
Взойдёт средь бела дня,
Под солнышком ликуя,
Помянет ли меня?
БАЛЛАДА О РАНЕНОМ
Ночь за стеной скрежещет.
Двери грызёт мороз.
Сын на простывшей печке
Съёжился,
А мама
Тоже уснуть не может
На деревянной кровати.
Щёки у матери белы,
Будто и не живые.
Стынет на стёклах иней.
Смотрят сугробы в избу.
И ничего, кроме снега,
Нет
У них
Во дворе.
Вёдра примёрзли к лавке.
В вёдрах вода промёрзла.
К двери идёшь
Щеколда
Жалит железным жалом.
Мать поднялась с кровати:
Надо сына укутать.
Кашляет сын,
И тяжко,
Как живая,
Кряхтит кровать.
А где-то война грохочет,
И ночью пылает небо.
Сколько тепла
Понапрасну
Тратится на войне!
Только бы муж вернулся!
Только б скорей пришёл он!
Вот уж четыре года
Ждут они вчетвером:
Ждёт его сын подросший,
Ждёт жена его верная,
Ждёт изба
И скрипучая
Единственная кровать.
Что ж,
До сих пор они выстояли.
Всю войну продержались,
Согреваясь друг другом,
Выжили,
Но теперь
Нету ни щепки в доме,
И кто-то должен погибнуть.
Вот и не спится матери,
И смотрит она на дверь.
Чем накормить печку?
Дверью?
Ворвутся волки.
Крышей?
Завалит снегом.
Сколько его намело!
Ну а, может, кроватью?
Женщина смотрит строго.
Единственное имущество
В доме
Эта кровать.
Она-то и согревает
Забытым теплом хозяина,
Сном молодым, далёким...
И мать забывается сном.
Боже!
Ну что же это?
Вновь мальчик на печке плачет.
Кусает синие губы,
А ладошки как лёд!
Мать, наконец, решается,
И в ножку кровати вонзается
Голодное
Ледяное
Лезвие топора.
Вот печь челюстями задвигала.
Загремела заслонками.
Выдохнула
И жаром
Женщину обдала.
Мать разрумянилась.
Мальчик
Садится поближе к жару.
Так и сидят перед пламенем
На корточках
До утра.
В осиротевшей горнице
Пот струится по вёдрам,
И плачет окошко,
Глядя
На раненую кровать.
А рядом война грохочет,
Пылает небо...
И никто не знает
О том,
Что где-то сейчас,
В трёх верстах от околицы,
Раненый умирает
Тот,
Кто когда-то к свадьбе
Эту кровать смастерил.
БАЛЛАДА О ДОРОГЕ
В деревушке при долине
Жил да был да мыкал долю
Заодно с крестьянским миром
Селянин один - без тени,
Без копейки за душою.
Он пригорок в изголовье
Ночью клал, а укрывался
Синим небом, вольным ветром.
Все его в деревне знали
И Путём-дорожкой звали.
Много вытерпел бедняга.
От рождения не жилист,
Был худёнек он, извилист,
И, случалось, дождь внезапный
Уносил его с водою
К недалёкому оврагу.
Но на берег он упрямо
Выкарабкивался снова.
Всю, бывало, ночь трудился,
Чтобы к людям возвратиться.
Он без них не мыслил жизни
И худел, по ним тоскуя,
Превращаясь в тропку, в стёжку,
Еле видную меж рытвин.
А зимою Путь-дорожку
Заносило вьюжным снегом,
Так что он порой насилу
Пробивался сквозь сугробы.
Мать-земля сынка жалела
И собою согревала,
А не то, глядишь, весною
Не пройти бы в деревеньку...
Всё-таки везло селенью,
И зима его щадила.
Но лишь только снег растает,
Смотришь, сразу Путь-дорожка
Мелкой травкой зарастает,
И тогда его утята
И шумливые гусята,
Общипав всего, как липку,
Из невзгоды вызволяют.
А земля опять вздыхает:
Слаб мизинчик да невзрачен,
Хоть бы он до лета дожил...
Собрались однажды люди
И, в затылках почесавши,
Призадумались: нельзя ли
Земляку судьбу устроить,
Чтобы он добром их помнил
Ведь другой родни-то нету
У него...
И, взявшись дружно,
Сироту под белы руки
Вывели на холм, а там он
Под гору и сам пустился
И достиг - взгляните только!
Близлежащего селенья.
А уж тут он сил набрался,
Распрямил, расправил плечи,
