class="p1">– Да… в каком-то смысле да.
– Это как? Да и нет одновременно? – спросил Дейн. – Что, черт возьми, это значит?
– Простите, – начал Рик, – должно быть, я сбил вас с толку. Я имел в виду, что Марк поранился непреднамеренно, то есть он был не в себе, когда это произошло. – Рик сердился на себя за то, что отвечает так уклончиво, ведь это было совсем не в его духе, поэтому он добавил: – Послушайте, вчера Марк был сбит с толку, да ведь вы сами всё видели. Он переживал сильные эмоциональные и душевные страдания и нанес себе физический вред, чтобы как-то облегчить их.
– Но это не выход, – резко и четко проговорила Лидия. – У Марка не сработало, и у вас тоже не получится.
Преподобный Рик перебил ее:
– Вам важно знать другое: мы отвезли его в больницу, и его отец уже с ним, прилетел из Небраски. Состояние Марка стабильное, он поправится.
– Это чушь какая-то! – сказал Дейн. Он сжал руки в кулаки и дважды ударил себя по ноге. – Хватит уже пичкать нас этой сказкой про белого бычка. Что именно он сделал? Если он не пытался покончить с собой, то что?
– От криков и ругани легче не станет, Дейн, – сказала Лидия.
Дейн презрительно фыркнул:
– Вот видите, и опять вы неправы, потому что, блин, мне теперь намного лучше. Мне от этого охренеть как хорошо, так что идите в жопу!
Не знаю, было ли дело в том, что обстановка накалилась почти до предела, или сама Хелен уже была на взводе, но вдруг из-за комка салфеток послышалось хихиканье. Очевидно, она потеряла контроль и не могла остановиться. Смех у нее оказался на удивление девчачий, точно у чирлидерши из фильма для подростков.
– Простите, – выдавила она, заходясь от хохота. – Ой, простите, никак не могу остановиться.
Тогда преподобный Рик выдвинул свой стул, встал за ним и, хлопнув в ладоши, объявил, что так не пойдет и, вместо того чтобы обсуждать ситуацию в группе, они с Лидией поговорят с каждым из нас по отдельности. Поэтому мы все, за исключением Дейна и Хелен, с которыми они побеседуют прямо сейчас, должны теперь разойтись по своим комнатам и ждать их. Лидия бросила на него такой взгляд, в котором явно читалось, что спонтанность этого решения ей вовсе не по душе, но я была рада выбраться оттуда.
Эрин-викинг дежурила по кухне, так что, когда я вернулась, в нашей комнате было пусто. Я повела носом: тяжелый спертый воздух, застарелая грязь, забившая фильтры, – так иногда пахнет в домах в конце зимы, если слишком долго не проветривать. Я приоткрыла окно и стояла в потоке свежего воздуха, пока меня не пробрала дрожь. Небо за горами хмурилось, наливались чернотой серые до поры тучи, точь-в-точь огромные ватные шарики, которыми тетя Рут только смыла вечерний макияж, все в пятнах от туши и теней для век.
Я села в кресло и откинулась назад, балансируя на двух ножках, а сама оперла ногу о край стола, чтобы не упасть. Мне следовало бы заняться испанским, но вместо упражнений я все думала, что же Марк мог сделать с собой.
Угадать, придет ли ко мне кто-то один или они заявятся вдвоем, я никак не могла, поэтому, когда примерно через полчаса Рик постучал в открытую дверь нашей комнаты – постучал один, – я обрадовалась.
– Привет, Кэмерон! Найдется минутка? – спросил он. Рик вел себя так, словно шел мимо и решил вдруг переброситься словом-другим, как будто это не он отправил нас по комнатам и велел ждать тоном, не терпящим возражений. К нему вернулась его обычная душевность, и мне сложно было уловить, скрывалось ли что-то под этой его ласковой приветливостью.
Я не знала, где он собирается расположиться, но он прошел в дальний конец комнаты к моему столу и дружески подтолкнул меня. Одно уверенное движение, и мое кресло опустилось на четыре ножки, а Рик смог дотянуться до кресла Эрин.
– Эй, ты разве не знаешь, что, если так сидеть, можно поломать ножки? – спросил он. – По крайней мере, так мне всегда говорила мама.
– Моя тоже, но, по-моему, это все вранье. Ничего они не ломаются. Я лично ни разу не видела.
– Твоя правда, – согласился он, а потом уже без всяких экивоков перешел прямо к делу: – Так ты хочешь о чем-нибудь поговорить?
– О Марке?
– О Марке, о том, что случилось вчера, о чем-нибудь?
– Он поправится?
Рик кивнул и заправил волосы за ухо.
– Думаю, да. Он сильно поранился, это серьезная травма. Восстанавливаться придется долго. И не только физически.
Говорить о Марке так было нестерпимо. Мне и хотелось, и не хотелось узнавать все подробности. В голове проносились жуткие картины библейских пыток, которым подверг себя Марк: то я представляла его с выколотыми глазами, то с раскинутыми руками, пробитыми гвоздями. От неведения становилось только хуже.
– Это случилось у вас на глазах? – решилась я. Если задуматься, так только хуже. Возможно, Марк хотел, чтобы они видели, насколько все его доконало, что уже было все равно, смотрит ли кто-то.
– Нет, он был в своей комнате, – ответил Рик.
– Но почему вы оставили его одного, если так беспокоились? – Мне не хотелось, чтобы вопрос прозвучал резко, но вышло именно так. Хотя я не жалела, что задала его.
– Хотелось бы найти хороший ответ, но, увы, мне нечего сказать. – Он сосредоточенно рассматривал свои ладони, водил пальцем по натертым от игры на гитаре мозолям. – Этот же вопрос мучает меня весь сегодняшний день.
Он помолчал. Я ждала, и Рик заговорил снова:
– Он совсем успокоился. Было уже очень поздно, когда мы отвели его в комнату. Адам спал. Мы с Лидией не сомневались, что Марк последует его примеру.
В разговоре опять возникла пауза. Невысказанные слова повисли в воздухе. Мои глаза остановились на фотографии Эрин и ее родителей в Музее живой Библии в Огайо. Семья собралась перед витриной, представлявшей Моисея на горе, все в шортах цвета хаки, футболки аккуратно заправлены, на лицах широкие улыбки. Целый год, глядя на это фото, я думала о том, какими счастливыми они здесь выглядят, как они рады собраться вот так вот, все вместе. Но теперь их улыбки вызывали ужас, такими они были фальшивыми, словно это не люди, а манекены, оскалившие пластиковые губы. У меня разболелась голова. Я повернулась к Рику и сказала:
– Я не знаю, о чем еще спрашивать. Или вы хотите, чтобы мы всё узнали, или нет. Какой смысл обсуждать, если вы что-то от нас скрываете.
– Что ж, я
