приключения. Король решил рассказать мне об обиде, причинённой этим старикам и просил меня её исправить. Разволновавшись ещё больше, они воздели руки и возопили, что никогда не бывало ни столь прекрасной, ни столь чистой девы, как их дочь и отчего же святые позволили этой жути произойти с ней?
Естественно, я пожалел их, но меня раздражало то, что по-видимому, я обманывался и валлийские рыцари должны сами заниматься собственными великанами и драконами; поэтому, когда они наконец добрались до конца своей истории, грубо спросил: — Почему со своими тревогами вы пришли ко мне? Любой отважный человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю должно быть много доблестных рыцарей.
Тут они вскричали, что я ошибаюсь и женщина принялась твердить: — Никто другой. Никто другой! Никто другой! — что было полным вздором, ибо глупо и далеко от истины.
Всё это окончилось тем, что я велел им отправляться в кровать и хорошенько выспаться, пообещав наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для избавления их дочери, хотя навряд ли она до сих пор жива. Пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу, а потом начал читать о приключениях славного рыцаря по имени Геркулес, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. Наконец, я отправился в тёплую постель со взбаламученными чувствами, ожидая, что же может принести день грядущий.
На следующий день, под моросящим дождём, мы отправились в какой-то валлийский городок, название которого у меня никогда не получалось правильно выговорить. Старая дама и её муж медленно тащились впереди на двух унылых одрах, тогда как я ехал позади на своём любимом скакуне.
Шерстяные и кожаные одежды, носимые под доспехами, были хорошенько прогреты и смазаны жиром, прежде чем я их надел, но день был холодным и в мгновение ока я закоченел в своей броне. Я убивал время, декламируя латинские глаголы, что заставляло стариков вздрагивать и креститься, ибо они считали моё бормотание проклятиями и заклинаниями против дьявольских сил. Время от времени мой жеребец поднимался на дыбы и ржал, вероятно, тоскуя по тёплому стойлу и обильному корму или, может, по какой-то другой причине, но я сразу же заставлял его опускаться на все четыре копыта.
Вот так пять дней мы тащились через пустоши. Ночью мы засыпали, где могли, а днём ехали и мучились от холодного дождя. Я захватил немного золота и поэтому мог заплатить за лучшее, но даже это лучшее заставляло пожалеть о худшем, и то и дело я вздыхал по моему бархату, камину, доброму пиву и захватывающим манускриптам. Даже воспоминания об Элефантисе не согревали меня. Но этому всё же настал конец, и мы добрались до хижины старика и его жены. Дождь всё ещё лил и небо хмурилось; однако сквозь мглу я различал вдалеке тёмные горы, поросшие могучими деревьями и хранившие свои таинственные твердыни, где и находились их прекрасная дочь и неведомое чудовище, похитившее её из родительского дома.
Новости о нашем прибытии разошлись по этому маленькому городку и весь простой народ стекался поглазеть на великаноубийцу, но не знаю, разочаровал ли их мой вид; по крайней мере, они не отпускали неодобрительных комментариев. Однако, раз я проделал это долгое пятидневное путешествие, чтобы свершить ещё один изумительный подвиг галантности, то с удовольствием сообщил этим безропотным людям, что желаю узнать об этой стране всё, что только можно, в особенности, про таившихся в ней разнообразных чудовищах, как была похищена та дева и как злодей это проделал, поскольку я обнаружил, что подобные предварительные расследования имеют огромную ценность для победы над Силами Тьмы. Также я с радостью поручил нескольким дружелюбным крестьянам тщательно обсушить и смазать мои доспехи, а также растереть мои мышцы особым священным маслом, привезённым из Святой земли, приготовленным из тела великого святого, сваренного заживо, что было мне очень приятно, как телесно, так и религиозно.
Все люди рассказывали о чудовище по-разному. На самом деле никто из них его не видел, но все сходились на том, что это был змей в двадцать локтей, подобие огромного единорога, безголовый человек с глазами на животе, бык с человеческой головой, настоящий дракон, забрёдший в Уэльс из Тартарии или трёхголовый великан. Все отмечали, что это была ужасная тварь, которая могла легко убить человека, просто дохнув огнём в лицо злополучной жертве. Обычное оружие было бессильно. Сталь не рубила его, копьё не протыкало, булава не сокрушала. Чем больше они говорили, тем необычнее я себя чувствовал и яснее понимал, почему валлийские рыцари были слишком заняты, чтобы принять участие в спасении той девы, невзирая на её красоту и традиционную награду. Положение становилось весьма неловким.
Все они выглядели осчастливленными моим появлением, и снова и снова повторяли, что человек мог бы убить это чудовище и корнуолльский великаноубийца смог бы. Я заверил их, что несомненно отыщу деву и избавлю их землю от этой мерзкой твари, будь то человек, зверь или демон. При этом довольно старый мужчина преклонил передо мной колени и, с кроткой благодарностью, сказал, что даст мне пятьдесят золотых крон, если я сделаю это, ибо он приходился той деве женихом, выкупив её у отца и что свадьба уже могла состояться, если бы горный злодей не похитил девицу.
Я взглянул на старика, его иссохшее лицо, дряблое тело и редкие седые волосы. Чем больше я смотрел на него, тем меньше он мне нравился и появилась мысль, что, возможно, деве лучше в горах, чем в его доме. На самом деле я внезапно ощутил усталость от всего этого приключения и потребовал, чтобы меня проводили в мою комнату и не будили до следующего утра. Они исполнили моё приказание и я провёл беспокойную ночь, вертясь на ложе, набитом мякиной и жестоко лишённом перины.
Следующим утром все горожане собрались посмотреть, как я облачаюсь в свою броню, а после того, как это было проделано, я осушил кварту пива — угрюмо, ибо оно оказалось дрянным. Затем, скрепя сердце, я взгромоздился на коня и поехал к горе. Священник шагал передо мной, распевая молитвы, старик и старуха брели по бокам коня, тогда как престарелый воздыхатель ковылял позади, призывавшим меня хорошенько беречься и повторяя, что он, без всяких сомнений отдаст мне обещанные пятьдесят крон.
Старуха продолжала бормотать: — Никто другой не сделает этого. Никто другой!
— Не был бы таким дурнем, — добавил
