соглашался. Теперь эта былина записана (№ 31).
Новые варианты позволяют внести некоторые поправки в характеристику районных различий бытования эпоса, принятую в нашей науке. [19] Эти поправки касаются распространения сюжетов. С точки зрения сюжетного состава различия между Печорой и Заонежьем по мере увеличения записей становятся все незначительнее. В 1942 г. на Печоре записан в составе контаминации (№ 2) сюжет о Добрыне и полянице, считавшийся до сих пор свойственным лишь Заонежью. Некоторые ситуации и развязки сюжетов, зафиксированные ранее в Заонежье, обнаруживают свое более широкое бытование: на Печоре теперь записаны былина о Садко с древнейшим исходом состязания в богатстве Садко с Новгородом — поражением героя, неизвестная до сих пор в записях Печоры, но встречающаяся в других местных традициях картина расправы над Маринкой (№ 14) и др. [20]
Новые записи былин обнаруживают интересные закономерности, частично подтверждающие сделанные ранее наблюдения в области современного бытования эпоса на Севере.
Следует отметить упорное стремление к объединению былинных сюжетов, раскрывающих подвиги одного героя. Подвиги Ильи Муромца воспеваются в сводной былине А. А. Шишоловой (№ 12). По количеству объединенных сюжетов это самая большая контаминация из всех записанных ранее на Печоре. Среди новых записей большинство контаминаций посвящено образу Ильи Муромца (№№ 1, 11, 12). Большая сводная былина о Добрыне (№ 2) объединяет три сюжета.
Идейная основа этих художественно выразительных контаминаций, записи которых отличаются хорошей сохранностью текста и соблюдением былевой обрядности, подсказана желанием полнее и многограннее, в рамках одной былины, раскрыть мысль о патриотической сущности и героичности образа богатыря — основного героя контаминации. При этом, конечно, разрушается эпическая законченность каждой отдельной былины, входящей в контаминацию.
Композиционной основой объединения сюжетов, посвященных подвигам одного и того же богатыря, служит представление о последовательности и целенаправленности этих подвигов. В качестве связующих переходных формул используются общие места, созданные былевой обрядностью для обозначения места и времени действия, описания богатырской поездки, приезда богатыря в Киев, встречи с врагом и т. п. Иногда сказитель ограничивается повествовательными выражениями типа: «После этого и после этого...», «Тут он поехал...», «В ту пору было, в то времяцко...».
От творческих контаминаций резко отличаются те варианты, где механически объединены эпизоды и ситуации, относящиеся к различным былинам, что вызывает смешение черт характеров и искажение индивидуального облика отдельных богатырей, т. е. искажение исторически сложившегося, традиционного содержания русского эпоса. К этому же явлению относится и часто встречающаяся мена имен. Так, сюжет о сватовстве невесты («Соловей Будимирович») прикреплен к «доброму молодцу» Васильюшку Буслаевичу (№ 6); вместо Василия Буслаева «проститься-покаяться» едет герой по имени Чурилка (№ 18), у этой же сказительницы Чурилка фигурирует вместо Добрыни в былине «Добрыня и Маринка» (№ 14). Некоторым богатырям приписываются несвойственные им подвиги и черты характера. Так, например, одна из былин о Дюке (№ 3) включает эпизод, рассказывающий о его борьбе со змеем. Все это результат забывчивости, редкого исполнения данной былины отдельными сказителями.
Наблюдаются также некоторые закономерности в изменениях языка и стиля былин. Типичным для новых записей является усиление бытовых реалий, психологических мотивировок, авторских пояснений и оценок тех или иных действий и поступков былинных героев. Как правило, детализация в описании обстановки, авторские пояснения опираются на реально-бытовую сторону жизни самих сказителей. Так, Добрыня, придя на свадьбу своей жены под видом гусляра, «садится на порожецок» (№ 2); мать Чавины Чусавицны выводила дочь на улицу, «Фатенке да низко кланялась: „Получай невесту, живи, как хочетце“, садила доцку на конец ковра. Поехал Фатенко с легкой свадебкой» (№ 5).
Конкретизируются и оцениваются через бытовые реалии внешний вид и характерные черты былинных персонажей. Интересен разговор Ильи Муромца с каликой перехожей. В нем дается образное описание одежды калики и реальная мотивировка отказа в мене одежды:
«Ой еси ты, калика перехожая,
Дай ты мне платье, что потрепешней,
Ху́до кушаченко о пяти узлов».
Отвечает ему калика перехожая:
«Я облакусь в твое платье хорошее,
Никто не даст мне ничево».
(№ 12, стихи 182—187).
В этих случаях сказителям иногда приходят на помощь образы и поэтические выражения причитаний — лирического жанра народной поэзии. Так, мать Соловья-разбойника названа «мать родимая, гроза великая» (№ 1); слуга верная, придя в погреб, кланяется заключенному Илье Муромцу и «горькими слезами уливается» (там же).
Часто вносятся психологически заостренные, причинные мотивировки поступков героев. Иногда подчеркнуто выражена прямая оценка того или иного героя или события со стороны самого сказителя. Описанию действий Соколика предшествует четкая авторская оценка: «А молодой этот Соколик не спит, В худом уме все думает» (№ 10); нападение врага описывается прежде всего через авторскую оценку: «Вдруг им горе приключилосе: Поднялся неверный враг, Неверный враг, силы множество» (№ 2); описание состязания в богатстве Дюка с Киевом оканчивается авторским пояснением: «Покорил Дюк сын Степанович, покорил он богатырей богатством всех, покорил он стольний Киев-град. И Дюк стал почетный гражданин, по всему земному шару славится» (№ 34). Из последнего примера видно, что в отдельных случаях пояснения и авторские оценки, сами по себе яркие и выразительные, нарушают эпическую обрядность, которая узаконила свое традиционное, устоявшееся описание внешности богатыря, его характера, поступков в целой системе постоянных эпитетов, гипербол и сравнений.
Для отдельных сказителей характерны такие отклонения от былевой обрядности, которые явно нарушают художественные нормы эпоса. Сюда относится утрата общих мест, отказ от соблюдения приема троичности и т. п.
Стремление к реально-бытовым мотивированным описаниям иногда органически не вовлекается в художественную систему былины, а приходит с ней в столкновение и оформляется либо средствами сказочного жанра, либо в форме простой бывальщины. В былине о Дюке Степановиче (№ 34) Дюк приехал в Киев как сказочный герой, он расспрашивает о дороге к терему князя Владимира. «Народу совсем вольного нету, по дороге шляющегося, увидел только малы ребятушки бегают, шалят.
„Ох вы, ма́лы ребятушки,
Знаете ли, где палаты белокаменны
Солнце-батюшки Владимира-князя?“».
Оценщик богатства Дюка, подобно сказочному герою, впадает вдруг в необыкновенно сонное состояние, неожиданно просыпаясь в нужную минуту: «Трое сутки спал, проспался, да и говорит: „Надо быть я долгонько спал, трое суточки спал“. Все высмотрел...» (№ 24).
Большинство художественно-выразительных, полноценных записей отличается, как указывалось выше, хорошей сохранностью былевой обрядности и яркостью поэтического языка. С точки зрения поэтического языка новых вариантов былин наблюдается стремление сохранить и даже усилить синонимические выражения. Новые записи содержат много синонимических выражений типа «ездят-гулят», «бьется-дерется», «прокатилось-прошло-проминовалося», «во тереме заперта крепко она, заложена», «боролись-стягались», «не сватались князю, не кланялись», «расходитеся-растекитеся», «много у него науби́вано, наложено сыновей отецких», «шурмовался-воевал», «умылся-приубрался».
Синонимические выражения являются ярким художественным средством в языке былин. Новые
