На вопрос о том, что могло бы иметь абсолютную ценность, быть целью само по себе, Кант отвечает: человечество. «Я утверждаю, что человек и вообще всякое разумное существо существует как цель сама по себе, а не только как средства для любого применения со стороны той или другой воли» [177]. Кант напоминает: это фундаментальное различие между личностями и вещами. Личности — рациональные, мыслящие существа. Они обладают не только относительной ценностью, но, если угодно, и абсолютной ценностью; ценностью, внутренне присущей людям. То есть мыслящие существа обладают достоинством.
Размышления в этом ключе приводят Канта ко второй формулировке категорического императива: «Совершая поступки, всегда исходи из отношения к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого как к цели и никогда — как к средству» [178]. Это — формула человечества как цели.
Снова рассмотрим ложное предположение. Вторая формулировка категорического императива помогает нам понять, с несколько иной точки зрения, почему это предположение неправильно. Когда я обещаю кредитору погасить долг, я надеюсь занять деньги, зная, что не могу вернуть долг, я манипулирую кредитором. Я использую его как средство восстановления своей платежеспособности, а не отношусь к кредитору как к цели, которая заслуживает достоинства.
Обратимся к примеру самоубийства. Интересно заметить, что и убийство, и самоубийство противоречат категорическому императиву, причем по одной и той же причине. Мы часто рассматриваем убийство и самоубийство как поступки, в моральном отношении коренным образом различные. Убийство другого человека — это лишение его жизни против его воли, а самоубийство — вопрос выбора, который делает сам человек, решающийся свести счеты с жизнью. Но выдвинутая Кантом идея отношения к человечеству как к цели отвергает убийство и самоубийство на одном основании. Если я совершаю убийство, я отнимаю чью-то жизнь в моих собственных интересах — скажем, для того чтобы ограбить банк или упрочить свою политическую власть или чтобы дать выход своему гневу. Я использую жертву как средство и отказываюсь относиться к этому человеку как к человечеству, как к цели. Вот почему убийство нарушает категорический императив.
По Канту, точно так же нарушает категорический императив и самоубийство. Если я кончаю с жизнью, избегая предсмертных мучений, я используя себя как средство избегания этих мучений. Но, как напоминает нам Кант, личность — не предмет, «не что-то, что можно использовать просто как средство». Права распоряжаться человечеством в лице самого себя у меня не больше, чем права распоряжаться человечеством в лице кого-либо другого. Для Канта самоубийство неправильно по той же причине, по какой неправильно убийство. Человек, совершающий и убийство, и самоубийство, относится к личностям как к предметам и не уважает человечество само по себе как цель [179].
Пример с самоубийством обнаруживает отличительную особенность того, что Кант называет обязанностью уважать людей-собратьев. По мнению Канта, уважение к самому себе и уважение к другим людям проистекает из одного и того же принципа. Долг уважения — это долг по отношению к людям как к мыслящим существам, как к носителям человечности. Этот долг не имеет ни малейшего отношения к конкретным личностям.
Между уважением и другими формами человеческой привязанности есть разница. Любовь, симпатия, солидарность, товарищество — нравственные чувства, которые сближают нас с некоторыми людьми больше, чем с другими. Но причина, по которой мы должны уважать достоинство личностей, не имеет ничего общего с любыми особенностями людей. Кантианское уважение отличается от любви. Оно не похоже на симпатию. Оно не похоже на солидарность или товарищеские чувства. Эти причины заботы о других людях имеют отношение к особым качествам людей. Мы любим своих жен или мужей и членов своих семей. Мы чувствуем симпатию к людям, с которыми можем идентифицировать себя. Мы чувствуем солидарность с друзьями и товарищами.
Но кантианское уважение — это уважение к человечеству как таковому, к способности мышления, которое присутствует у всех людей без исключения. Это объясняет, почему нарушение уважения к себе столь же неприемлемо, как и нарушение уважения к любому другому человеку. Это также объясняет, почему кантианский принцип уважения подходит для обоснования доктрин всеобщих прав человека. По Канту, справедливость требует, чтобы мы отстаивали права всех личностей, независимо от того, где они живут и насколько хорошо мы их знаем, просто потому, что они — люди, способные к мышлению и потому заслуживающие уважения.
Мораль и свобода
Теперь мы можем понять связь между моралью и свободой в том виде, в каком понимает эту связь Кант. Действовать нравственно — значит действовать в соответствии с велениями долга и во имя нравственного закона. Нравственный закон состоит в категорическом императиве; принципе, который требует от нас относиться к личностям с уважением, как к целям самим по себе. Только тогда, когда я поступаю в соответствии с категорическим императивом, я действую свободно. А всякий раз, когда я поступаю в соответствии с гипотетическим императивом, я действую ради какого-то интереса и цели, заданной мне извне. Но в этом случае я в действительности действую несвободно; я не определяю свою волю, ее определяют внешние силы — необходимость, продиктованная моими обстоятельствами, или желания, которые мне случилось иметь.
Только действуя автономно, в соответствии с законом, который я даю сам себе, я могу убежать от диктатов природы и обстоятельств. Такой закон не должен быть обусловлен моими конкретными желаниями или устремлениями. Итак, требовательные кантианские концепции свободы и морали взаимосвязаны. Действовать свободно, то есть автономно, и действовать нравственно, в соответствии с категорическим императивом, — понятия тождественные.
Такой способ рассуждения о морали и свободе приводит к уничтожающей критике утилитаризма Кантом. Попытка обосновать мораль на каких-то частных интересах или желаниях (таких, как счастье или польза) должна оказаться безуспешной. «В самом деле, таким путем находили не долг, а только необходимость поступка из какого-нибудь интереса». Но любой принцип, основанный на интересе, «должен быть всегда обусловленным и не мог годиться в качестве морального веления» [180].
Вопросы, с которыми столкнулся Кант
Нравственная философия Канта могущественна и весьма убедительна. Но понять ее нелегко, особенно поначалу. Если вы все же зашли достаточно далеко, у вас могло появиться несколько вопросов. Назову четыре самых важных вопроса. (Если вы ранее читали Канта, можете рассматривать эти вопросы как викторину или контрольную работу и проверить, можете ли вы ответить на них.)
Вопрос 1. Категорический императив Канта гласит: относись к любому человеку с уважением, как к цели самой по себе. Разве это, в сущности, не то же самое, что и «золотое правило» («Не делай другим того, что не хотел бы, чтобы сделали тебе»)?
Ответ. Нет. «Золотое правило» зависит от непредвидимых, случайных обстоятельств, связанных с тем, как люди хотели бы, чтобы к ним относились. Категорический императив требует, чтобы мы абстрагировались от таких обстоятельств и уважали других людей как мыслящих существ, независимо от того, чего они могут хотеть в конкретной ситуации.
Предположим, вы узнаёте о том, что ваш брат погиб в ДТП. Ваша мать, находящаяся в приюте для престарелых по причине состояния ее здоровья, спрашивает вас о брате. Вас терзают сомнения: вы не знаете, то ли сказать матери правду, то ли пощадить ее, уберегая от потрясения и мук. Как поступить правильно? В соответствии с «золотым правилом», вопрос следует поставить так: «Как вы хотели бы, чтобы в подобной ситуации отнеслись к вам?» Ответ, разумеется, весьма условен. Некоторые люди предпочли бы, чтобы их пощадили, не открывая правды в моменты уязвимости, тогда как другие хотят знать правду, пусть и жестокую. Вы вполне можете прийти к выводу, что, будь вы в положении вашей матушки, вы предпочли бы не знать правды.
