мне три сэндвича из крекеров, – в том, что он очень осторожен. Так что наблюдение даёт лишь ограниченный результат.
Я спрашиваю:
– А что такого ужасного он делает, как ты думаешь? Ты ведь мне так и не сказал.
– У меня есть несколько рабочих гипотез.
– Например?
– Лучше бы тебе об этом не знать.
– Погоди, разве я не обязан об этом знать?
– Боюсь, ты очень сильно расстроишься.
– Я не расстроюсь.
– Окей. Тогда задайся вопросом: зачем человеку всё время вытаскивать из своей квартиры чемоданы? Тяжёлые!
– Я не знаю.
– Потому что не думаешь. А ты подумай. Туда – люди, оттуда – чемоданы.
– Ты хочешь сказать, он убивает людей, расчленяет и выносит их части тела в чемоданах?
Он смотрит на меня, приподняв бровь:
– Ты это сказал. Не я.
– Окей, но это полный бред.
– Точно?
– Ты хоть раз видел, чтобы кто-то входил в его квартиру? Ты сказал: «Туда – люди, оттуда – чемоданы». Но что за люди? Кто их видел?
– Трудно сказать. В здание постоянно кто-то входит. Целые толпы. Откуда нам знать, куда именно они идут?
– А откуда нам знать, что их рубят на мелкие кусочки и выносят в чемоданах?
– Вот именно, – говорит Верней. – Потому-то нам и нужны доказательства.
Я сижу, что называется, онемевший. Наконец мне удаётся выговорить:
– Я же его даже никогда не видел!
Верней кивает.
– Ты не видел, потому что ты пока ещё только учишься шпионить. – Он смотрит на часы. – Пора выгуливать собак. Идёшь со мной?
Я стараюсь не показывать, насколько я ошарашен. Мне непонятно, всерьёз он или шутит.
– Я же сказал, что ты расстроишься, – говорит Верней. – А ты мне не поверил.
Основное время выгула собак у Вернея – середина дня, когда он выводит всех четырёх одновременно. По вечерам, говорит он мне, хозяева гуляют со своими собаками сами – кроме одного парня, который работает допоздна, и одной тётеньки, которая только что родила. Их собак, которых зовут Тай и Лаки, он выгуливает два раза в день, а иногда и по выходным.
Верней стучится в квартиру 2А. Из-за двери слышится плач младенца.
– Кто там? – спрашивает голос.
– Это я, Верней.
– Кто?
– Верней!
– Ктооо?
– Эй, – говорю я, – это же наш мальчик Мууу!
Верней сердито смотрит на дверь. Через несколько секунд в неё стучат изнутри.
– Кто там? – спрашивает Верней.
– Корова-перебивалка!
– Корова-пере…
– Му! МУУУ!
Верней смотрит на меня и выразительно закатывает глаза, но дверь наконец открывается, и из квартиры в прыжке вылетает великанская светло-рыжая псина и чуть не сбивает Вернея с ног. Верней хватается за стену, чтобы устоять, а потом обнимает Лаки – крепко, как обнимают людей.
Лаки относится к собакам повышенной слюнявости. Слюни так и текут из уголков чёрного рта. Но Верней позволяет этой собаке вылизывать ему лицо. Если он и не заболеет птичьим гриппом, думаю я, то собачий подхватит точно.
Мальчик Мууу – сегодня от него, в порядке исключения, есть польза – протягивает нам поводок.
– И мешок для какашек! – Он суёт мне скомканный полиэтиленовый пакет.
– Спасибо, не надо. – Я прячу руки за спину.
Верней хватает пакет и запихивает в карман.
– Этот малыш такой глупый, – сообщает мальчик Мууу. – Он даже не знает, где у нас висит поводок. И у него даже нет кроссовок! – И он захлопывает дверь у нас перед носом.
Мы забираем Тая – это проще, потому что Верней сам открывает дверь в пустую квартиру этого парня одним из ключей со своей гигантской связки, – и потом спускаемся по лестнице в подвал, где Верней вытаскивает из-за большой трубы, которая тянется вдоль стены, замусоленный бледно-розовый баскетбольный мяч. Металлическая дверь ведёт во внутренний двор.
Стоя в этом дворе, чувствуешь себя мышью на дне бетонной урны для мусора: с четырёх сторон высокие стены и где-то высоко наверху дневной свет. Верней начинает бросать собакам мячик. Обратно они приносят его по очереди, очень воспитанно. Когда Лаки приносит обслюнявленный мяч, я отступаю, и мяч берёт Верней. Тай не такой слюнявый, у него могу забрать мячик и я.
Пока собаки делают свои дела и Верней убирает за ними, я не смотрю. Он собирает полиэтиленовые пакеты, на которые я тоже не смотрю, и идёт к двери, чтобы выбросить их в бак.
Как только он скрывается в подвале, собаки – словно из них выпустили воздух – перестают играть и, замерев, глядят на дверь.
– Он сейчас вернётся, – говорю я им. – Он просто пошёл выкинуть ваши… ваши пакеты.
Собаки на миг переводят на меня взгляд и снова таращатся на дверь, тревожно подняв брови. До этого я даже не замечал, что у собак вообще бывают брови.
Когда Верней снова появляется, Тай и Лаки ведут себя так, словно свершилось чудо. Они огромными скачка́ми носятся по двору, чуть ли не обнимаются на радостях и закидывают на Вернея лапы, как будто хотят убедиться, что он настоящий и всё это им не привиделось.
– Вау, – говорю я. – Я же им сказал, что ты сейчас вернёшься.
– Зайдём внутрь, – говорит Верней. – Я должен тебе кое-что показать.
– Сюда, – говорит Верней, поворачивая голову в сторону прачечной, и, войдя, прогуливается по ней чересчур небрежной походкой. – Не замечаешь ничего необычного?
Кроме стиральных и сушильных машин, две из которых включены, здесь только серые бетонные стены, шаткий столик, большая металлическая раковина и красная пластмассовая корзина для белья.
– Нет.
– Потому что ты не смотришь, – говорит Верней.
– Я смотрю!
– Тогда ещё раз осмотри сушилки.
– Я вижу – ну, сушилки. В одной крутятся шмотки. Сушатся.
Он возводит глаза к потолку, всем своим видом показывая, как он старается быть терпеливым.
– Но какие шмотки?
И тут я вижу.
– Чёрные! – кричу я, указывая на среднюю сушилку. – Там только чёрные вещи!
– Тш-ш-ш.
– Извини. – Я всё время забываю, что первое правило шпионского клуба – не орать.
Но Верней, похоже, доволен.
– Настало время для сбора улик. Рассмотри эти вещи и выясни всё, что можно выяснить.
– Что-о?
– А я постою в дозоре, – говорит он.
– Ты предлагаешь вытащить из сушилки чьи-то мокрые хлюпающие штаны и… и что?
– И заглянуть в карманы. Подумаешь, большое дело.
– Подумаешь, большое дело?! Ни. За. Что.
– Хорошо. Тогда я сам. А в дозоре постоишь ты.
У меня возникает чувство, что именно таков и был его план с самого начала.
Он оставляет меня на посту в коридорчике между прачечной и лифтом. За лестницей следить мне не нужно – Верней полностью уверен, что никто, кроме
