развернулся, разошёлся второй слой.
Там, помахивая хвостом и поблёскивая глазами, сидел кенгемур, ранее известный как Мистер Толстоморд, вместе с тремя дюжинами других кенгемуров. Каждый сжимал в лапках Солнечный бутон и что-то щебетал – похоже, все они были счастливы.
Дядя Эван снова оторопел, но на этот раз двинулся вперёд.
– Доктор Парадис рассказывала мне о них, – воскликнул он. – Это… это же Мистер Толстоморд!
– Это Мистер Ворчун, – поправил его Милтон. – Получается, он меня не покинул!
Мистер Ворчун с сизым Солнечным бутоном в лапах спрыгнул с лозы. Он приземлился прямо на плечо Милтону и заложил бутон ему за ухо.
– Как ты сюда попал? – спросил его Милтон.
Мистер Ворчун прощебетал что-то в ответ, но Милтон (к своему огромному разочарованию) всё ещё не понимал речь кенгемура.
– Должно быть, он всё это время шёл за нами, – медленно проговорила Инжир. – Вот что он пытался сказать нам у Да-Нет-Возможного дерева. Когда он указывал наверх, он говорил нам, что не пойдёт по земле.
– Он перемещался под кроной, – закончил за неё Рафи. – Доктор Парадис писала в разделе, что кенгемуры не ходят по земле.
– Я так и знал, что понравился этому странному котику! – пропел Гейб, обнимая своего старого приятеля-кенгемура с зеленовато-жёлтой гузкой.
Милтон кивнул, когда пазл сошёлся, а затем охнул:
– Мистер Ворчун, я тебя видел! Прямо перед тем, как бросился в речные глубины. Должно быть, ты увидел, что рюкзак Инжир упал, и выудил его!
Мистер Ворчун улыбнулся ему улыбкой с торчащими зубами и кивнул. Стоявшие позади него кенгемуры тоже закивали и согласно защебетали.
И наконец, с другом из числа представителей фауны на плече, Солнечным бутоном за ухом и переполненным уверенностью сердцем, бьющимся под жилетом, Милтон П. Грин ответил на вопрос своего дяди.
– Собираемся ли мы продать Одинокий остров? – сказал он. – Никогда. Никогда-никогда-никогда-никогда.
Это был сложный день – день, когда Милтон, Инжир, Рафи и Гейб узнали, что унаследовали Одинокий остров. Нужно было звонить адвокатам, сканировать, подписывать и отсылать документы. Нужно было рассказать правду – сперва дяде Эвану и доктору Моррис, а затем Альваресам, которых не понадобилось убеждать и которые тут же обрадовались так сильно, как только было возможно.
Да, нужно было рассказать правду, но не всю.
Дядя Эван не хотел знать всё. Как и остальные учёные. Каждый из них хотел познакомиться с островом самостоятельно. С Милтоном, Инжир, Рафи и Гейбом, выступавшими в роли дающих подсказки путеводителей, каждый из них отправился в собственную экспедицию за лозу, чтобы обнаружить то, что лежало за ней.
После множества консультаций с доктором Грином, доктором Моррис и докторами Альварес друзья решили, что таким образом смогут сохранить флору и фауну острова в безопасности.
– Каждый, кто захочет посетить остров или провести здесь исследование, должен будет пройти островной экзамен, – сказала Инжир.
– Даже если это займёт у них девять лет, – согласился Милтон. – Даже если это займёт у них сто лет. Решать будет остров.
Но самое главное, они надеялись превратить остров в международный природный заповедник. Оказалось, что таких не очень много, но Инжир, Милтон, Рафи и Гейб собирались это изменить. Они знали, что на самом деле остров им не принадлежал. Он никому не принадлежал. Но им казалось, что лучшее, что они могли сделать, – это устроить так, чтобы он принадлежал всем.
У них было полно времени, чтобы всё это обсудить, ведь Милтон должен был провести на Одиноком острове ещё остаток июня, июль и первую неделю августа. У него ещё оставалось время на экспедиции в самое сердце джунглей, на то, чтобы увидеть дикую природу, которая не была упомянута в списке природных чудес Три-Ф, и на то, чтобы проводить время с друзьями.
Теперь, когда он узнал, что на исследовательской станции есть спутниковый телефон, у него даже было время звонить родителям. Раз в неделю он набирал сначала мамин номер, а потом папин. Говорить по телефону было тяжело, но Милтону показалось, что они по нему скучают, и он тоже по ним скучал (когда у него было время думать об этом).
Однажды, в последнюю неделю июля, Милтон возвращался в домик дяди Эвана после долгого дня, проведённого на сплаве на каноэ по реке (они с Рафи великолепно исполнили песню Тугоухого соловья). Солнце стало клониться к закату, так что Милтон торопился, чтобы в очередной раз не стать жертвой нашествия комаров. Но прежде чем он успел ступить на крыльцо, он увидел, как в его сторону от причала идут две фигуры.
Два лица, которые выглядели странно в этом пейзаже, но которые он знал так же хорошо, как своё собственное.
Его мама с папой.
На миг Милтон застыл на месте. Он скучал по ним и больше нисколечко не чувствовал себя Птичьими Мозгами, но их появление здесь вдруг напомнило ему обо всех тех Ужасно Кошмарно Гнусно Гадких вещах, которые произошли за этот год. И этого оказалось достаточно, чтобы превратить его внутренности в самый винегретный винегрет.
Затем его мама побежала к нему по песку, и Милтон тоже побежал. Мама сжала его в объятиях так крепко, что сдавила все его перепутанные внутренности.
– Глянь-ка! – воскликнул папа, как только мама отпустила Милтона. – Ты прямо-таки настоящий путешественник.
Милтон позволил папе обнять себя, и его перепутанные внутренности почти полностью распутались. То, что его родители оказались здесь, было чем-то выдающимся. Ну, будет, как только они разберутся с небольшой гадостью.
Он досчитал до десяти, оставаясь в папиных объятиях. А затем отстранился и спросил:
– Теперь вы разведены?
– Да, – ответила мама.
– Разведены, – сказал папа.
– Понятно, – проговорил Милтон. – Думаю, я об этом догадывался, – он поправил очки и сделал глубокий вдох. – Знаете, я был не слишком доволен тем, как всё складывалось до моего отъезда. И это всё ещё так. Для меня это был по-настоящему гадкий год. Честно.
– Мы знаем, – сказала мама, наклоняясь, чтобы найти взглядом глаза Милтона, спрятавшиеся под шляпой, – и мы хотим попросить прощения. Для нас это тоже был трудный год, но мы должны были… должны были больше стараться. Ради тебя.
– Поэтому мы здесь, – добавил папа, обводя руками песок, волны и джунгли. – Чтобы провести время с тобой и потом обсуждать это весь следующий год.
Милтон не знал, что именно они будут обсуждать, но заметил, что папа вовсе не был таким измученным, а мама вовсе не была такой напряжённой, как до его отъезда.
Они оба, похоже, чувствовали себя на берегах Одинокого острова как дома.
Так может,
