Екатерина Суворина - Витя Коробков

Шумит и грохочет море. На песчаный берег накатываются зелёные волны с белыми гребешками пены. Накатываются и быстро убегают в море.

Витя стоит на набережной и следит за волнами. Вот какая огромная набежала, чуть до его ног не докатилась. А за ней ещё одна. Он отскочил назад, достал из сумки карандаш, тетрадку. «Эх, беда, вся тетрадка исписана. Да ничего! Можно рисовать и на обложке».

Витя сел на груду гальки, намытую морем, сумку — на колени, на неё тетрадь и стал зарисовывать волны. «Если выйдет, покажу Николаю Степановичу»…

Нет, не успел зарисовать. Не сумел.

Теперь хотелось рисовать совсем другое. Горы, а в горах партизаны. Когда со школой были на экскурсии, ехали через Шепетовку на Кизилташ до самого Судака. Здесь в гражданскую войну все дороги были исхожены партизанами…

Сидеть на гальке холодно…

Витя вскочил, бросил тетрадь в сумку и побежал домой.

В воскресенье он долго рассматривал в галерее картины Айвазовского. Николай Степанович Барсамов, художник, заведующий галереей, подошёл к нему, рассказал о картине «Девятый вал».

Он уже раньше смотрел Витины рисунки. Они понравились — велел приносить новые, показывать ему.

«Как хочется быть настоящим художником!..»

По дороге домой Витя забежал к товарищу.

— Эге! Юра! Ты дома?

— Дома! — раздалось в ответ.

— Будем сегодня записывать!

Они решили вести дневник, записывать в нём всё интересное, что с ними случалось.

А ещё условились писать историю двух приятелей-сорванцов, о всех их проделках, приключениях.

— Это мы про себя будем писать, да? — спросил Юра.

— Про себя и не про себя, — засмеялся Витя. — Одного назовём… Том. Это вроде буду я. Ладно? А ты — ты будешь Бен. Хорошо?

— Ладно, — согласился Юра, — Бен и Том.

— Да, — сказал Витя, — Том и Бен.

И они стали распевать:

Стало очень весело. Они ещё несколько раз пропели, потом Витя вскочил:

— Совсем забыл! Уголь из погреба надо принести.

На другой день после уроков Витя сказал:

— Слушай, Бен, я зову тебя в горы. Будем там искать землянки партизан.

Юра засмеялся:

— Понимаешь, Том, я с удовольствием, но если мы уйдём надолго, бабушка моя будет горевать, честное слово… То есть, не моя бабушка, а Бена.

— Что?! — закричал Том. — У Бена никогда не было бабушки!..

Оба прыснули.

— Знаешь что, — уже серьёзно сказал Витя, — говори начистоту. Согласен ты путешествовать или нет?

— Я? Путешествовать? — переспросил Юра. — Сию минуту? Погоди. Я или Бен?..

Вите предстояло настоящее путешествие. В этом году он хорошо учился, и от школы его послали в Артек.

Он ехал и радовался всему, что ждёт его. Один раз он уже был в Артеке. Там катера и шлюпки, на них катали всех ребят далеко в море; там качели, ходули, даже велосипеды…

Вите нравилось, когда по утрам запевали горны, когда поднимали артековский флаг, и он вился на ветру…

Днём устраивали разные игры, ходили в походы… А вечером собирались у костра, и вожатая Зоя рассказывала о героях гражданской войны, о партизанах. Потом все пели любимую песню Вити.

Неожиданно пришла беда. По радио объявили, что началась война с фашистами. Ребята притихли, прислушивались к разговорам старших.

На другой день над Артеком появились фашистские бомбардировщики.

Детей из Артека стали спешно отправлять по домам.

Уезжал и Витя. Он беспокоился об отце, который в последнее время болел, и о матери: «Наверное, волнуется за меня».

В порту ревели сирены. Вражеские самолёты сбрасывали бомбы.

Виктория Карповна не находила себе места.

— Надо уезжать в деревню. Скорей бы вернулся Витя…

От остановки автобуса Витя не шёл, а бежал.

То там, то здесь слышались взрывы, тучи дыма и пыли взвивались кверху.

«Вот она какая, война, страшная…» — думал Витя.

Он уже был у калитки, когда услышал противный воющий свист летящей бомбы. В окне второго этажа мельком увидел мать. С грохотом взвилось облако щебня, пыли, кирпичей. Стена дома вместе с окном рассыпалась и упала. «Мама!» — закричал Витя.

Отец был во дворе, бросился к разрушенному дому.

Вместе с Витей и проходящими красноармейцами откопали мать. «Скорая помощь» увезла её в больницу.

В город ворвались фашисты. Многие люди, не успевшие уехать, уходили в горы.

Фашисты при первом подозрении хватали, вешали на набережной — там поставили виселицы — или увозили в грузовиках за город и расстреливали во рву.

В городе стало мрачно, страшно. Люди с опаской пробегали по улицам.

Отец сидел дома, укутавшись в одеяло, его знобило.

Трудно приходилось Вите: надо доставать продукты, хлеб, варить похлёбку, топить печь…

А ведь Вите всего двенадцать лет.

Фашисты прислали за отцом, потребовали, чтобы работал в типографии. Михаил Иванович не хотел идти. Ему пригрозили гестапо.

Расстроенный, он оделся и ушёл посоветоваться с друзьями.

На другой день отец собирался на работу в типографию. Витя укорительно посмотрел на него.

— Не смотри косо, — отец ласково взглянул на сына. — Так надо. Если мы не будем бороться, нас всех превратят в рабов…

Витя часто ходил по улицам города, как и все мальчишки. Немцы на него не обращали внимания, он выглядел младше своих лет.

Витя видел: фашисты угоняли в Германию женщин, детей. Тех, кто оставался, заставляли идти на работу: очищать порт от щебня и железа после бомбёжек, огораживать берег колючей проволокой…

Витя жалел, что он ещё маленький, а то бы он давно уже дрался на фронте с винтовкой в руках или, может быть, строчил из пулемёта… А сейчас что он мог сделать?

Скоро среди жителей прошёл слух: в горах появились партизаны. Они нападали на фашистов, подкладывали мины — взрывались и летели в пропасть машины.

Витя решил: «Пойду к партизанам!»

В эти дни Витя как-то особенно подружился со своим двоюродным братом Сашей, тоже школьником, вместе носились по городу. Как-то они зашли в дом, где жил Юра, узнать, что с ним. Во дворе немец-денщик ставил самовар. Улучив момент, они вошли в комнату. Там никого не было. На этажерке, рядом с офицерской фуражкой, лежал браунинг. Витя схватил его, кивнул Саше, и они убежали.