Петру Гроза - Феодосий Константинович Видрашку

Феодосий Видрашку

ПЕТРУ ГРОЗА

I

Адам Гроза, сын старого бэчийского батюшки Адама, собирался в дорогу. Приближалось рождество, и он должен был готовиться к его встрече в селе Коштеюл Маре, куда его только что назначили приходским священником. Жена оставалась одна в старинном доме на краю Бэчии, небольшой деревушки на берегу горной реки Стрей. Она ожидала первого ребенка.

— Ты не уезжай, я боюсь…

— Все будет хорошо, не бойся, это еще не так скоро… И соседи помогут, — пытался он успокоить жену. Остаться он не мог.

За невысоким плетнем сосед Грозы Михэилэ Михок собирал в копны сено, разбросанное для просушки после долгих дождей.

— День добрый, бачу Михэилэ [1].

— Целую ручку, барин.

— Какой я барин? — горько улыбнулся Адам Гроза. — Вот переводят меня. В Коштеюл Маре. Далеко. Добрая сотня верст будет. А жена на сносях. Вот как нескладно получается… Заходите к ней. Вдруг наступит час — позовите, пожалуйста, моашу [2].

— Ты, батюшка, не беспокойся. Я позову.

— Не поехал бы я, да на это воля господня.

Молодой Адам Гроза, потомственный служитель церкви, искренне верил, что все предопределено всевышним, и никогда не колебался в своей вере. Он надеялся, что жена родит ему сына и он сделает его таким же священником, верным рабом всемилостивого бога.

Зазвенел бубенчик, и двуколка покатила на запад, вдоль Стрея. Возница осторожно правил. После долгих осенних дождей раскисшая земля замерзла, снег еще не выпал. Узкая дорога была вся в ухабах, не мудрено и перевернуться.

Адам Гроза впервые за много лет покидал свое родное село и в первый раз задумался о его названии — Бэчия. Не потому ли, что парни села, статные, широкоплечие богатыри, и более мелкий народ из соседних селений обращается к ним со словом «бачу»? Или потому, что, может быть, очень давно эта местность у реки собирала бесстрашных пастухов — бачев, которым вся округа доверяла своих овец? Бачи угоняли их в горы, устраивали там стыны — овечьи стоянки, — а поздней осенью, в день святого Димитрия, возвращали на зимовку овец их хозяевам вместе с приготовленной за лето брынзой, с состриженной шерстью, со шкурами баранов и выросшими ярочками. Да, Бэчия — это родина бачев. Отсюда пошло слово «бачу» по всему краю.

Луна отбрасывала на горы желтый свет. Ее окружали три по-разному сверкающих пояса. Адам Гроза видел такие пояса вокруг луны и раньше, но сегодня они казались ему несравненно ярче. Звезды притаились и не мигали.

Оттого, что оставил дома жену, что еще не знал, как его встретят там, в Коштее, от этой необычной луны Адамом Грозой овладела тревога.

Обратил внимание на странные круги вокруг луны и Михэилэ Михок. Он знал, что они предвестники бури. Вот-вот подует с гор свирепый ветер, пойдет снег, и все затуманится, закружится. Природа берет свое и докажет правоту старой мудрости, что «зиму никогда волк не съест». «Но как же это я не сказал человеку, что буря приближается?» — заволновался бачу Михэилэ. И сам же себя успокоил: «По долине Стрея не так уж редки деревни. Завернет батюшка на ночлег».

Бачу Михэилэ торопился. Вот уже наступила ночь, а он никак не управится с этим сеном. И вдруг послышался крик. Через некоторое время снова. Кричала женщина. Бачу Михэилэ перепрыгнул через забор и кпнул-ся к дому Грозы. Постучался. Никто не откликнулся, и он приоткрыл дверь. Видно, окна была занавешены, потому что в доме было очень темпо. Пахло базиликом. Бачу Михэилэ быстро достал из кармана кресало и кремень, высек искру и поднес горящий трут к бумаге.

— Где лампа, домницэ? [3]

— Не надо, не надо!..

Он не зажег лампы, а раздвинул плотные занавески на окнах, и стало светло от луны.

— Это вы, бачу Михэилэ? Боже!..

— Я, домницэ. Все будет хорошо, доченька, все будет хорошо. Я побегу сейчас за моашей… Сейчас…

— Ой, не уходите! Ма-а-ма-а-а!.. Не уходите… — Она откинула руки назад и схватилась за спинку кровати. Никелированные шишки отражали свет луны.

Бачу Михэилэ не ушел. Он зажег лампу и начал делать то, что полагается делать в этих случаях. Жена ему родила уже пятерых. Двоих сам принял в горах, в тесной стыне, среди овец — одного летом, когда было проще отправить остальных чабанов на улицу, а другого зимой, в лютый мороз. Все обошлось.

Он приговаривал:

— Не бойся, домницэ, стисни зубы и старайся молчать… Это с первым так тяжело, потом будет легче…

к утру домницэ родила мальчика. Бачу Михэилэ перевязал ему пуп, поднял его на своих грубых ладонях. Ребенок заорал.

— Охо! Шуми, малыш, шуми!.. Это будет серьезный парень, домницэ! Погляди на него!

Было 7 декабря 1884 года.