Юлия Бекичева - Мой муж – Сальвадор Дали

В один из теплых майских дней 1904 года, в час, когда в сердце испанского города Фигераса – церкви Сан-Пере (Святого Петра) зашлись в благовесте колокола, появился на свет младенец, нареченный при крещении Сальвадором.

Прошли годы прежде, чем мир узнал его, как гениального Дали – живописца, скульптора, писателя. Одержимость буйством красок, игрой света и тени, мягкостью линий, податливостью воска, особое восприятие сущего наполнили его жизнь признанием и ненавистью толпы. Его презирали и обожали, преследовали и боготворили. На Дали были устремлены взгляды и объективы миллионов. Только лишь самые зоркие из них сумели разглядеть за спиной своего кумира силуэт его жены. Только самые проницательные поняли: Сальвадор делает то, чего хочет женщина. Он – ее раб, ее проект, ее холст.

Поспешившая родиться раньше Дали, Елена Дьяконова, девочка из России, Гала, Градива стала для художника Вселенной. Шлюха и муза, проклятие и благословение, опиум и средоточие мудрости. Вошедшая в историю, как загадочная, полная противоречий личность, Гала демонстрировала публике свое непривлекательное лицо и охотно позировала обнаженной. Душа же ее оставалась недосягаемой. Но все это будет после, а пока…

Мирно посапывающий в пеленках, ищущий губами розовые соски материнской груди, Сальвадор даже не подозревал о существовании ангела, играющего в бирюльки на другом краю планеты.

Елена Дьяконова родилась в Казани, в один из самых знойных дней августа 1894 года, в семье скромного чиновника и женщины с дипломом акушерки, которая никогда не работала по специальности. Когда Иван Дьяконов скоропостижно скончался, оставив жену с тремя детьми, младшей Леночке едва исполнилось одиннадцать лет. Позже девушка признавалась, что, повзрослев, редко вспоминала отца. Его тень словно растворилась в медовом благоухании цветущих лип, в обрывках снов, в брошенных ее матушкой словах:

– Выхожу замуж за Димитрия Ильича. Вопрос решенный. Мы едем в Москву.

Покидая Казань с ее узорными башенками, белокаменными стенами и синеокими карстовыми озерами, девушка легко отрекалась от прошлого. И все-таки убежать от себя у нее не получалось. Каждый раз замирая перед зеркалом, Леночка с неудовольствием отмечала в своей внешности отцовскую неприглядность. Нос коршуна, мелкие черты лица, черные точки вместо глаз, неразвитая грудь, болезненная худоба. Создавая ее, творец явно поскупился на краски. Она подобна штриховому наброску, выполненному второпях незадачливым художником.

В то время, как сын городского нотариуса, семилетний Дали мечтал быть Наполеоном писался в постель, изводил родителей, сестру, тетушек капризами и посещал школу для бедных, где «ни с кем не играл и даже не разговаривал», семнадцатилетняя Елена с усердием осваивала науки в одной из лучших столичных гимназий Марии Густавовны Брюхоненко. Именно сюда по прибытии в Москву устроил падчерицу новоявленный отец, уважаемый в городе адвокат и убежденный либерал Димитрий Ильич Гомберг.

Это была классическая гимназия для девочек, расположенная в Большом Кисловском переулке в трехэтажном здании с теплыми галереями, лечебницей и просторной библиотекой, насчитывающей полторы тысячи томов. Девушек обучали французскому, немецкому, английскому языкам, они должны были владеть азами рукоделия, играть на фортепиано, пройти краткий курс закона Божьего, истории, арифметики и географии. Философские очерки Томаса Карлейля, искусствоведческие статьи Джона Рескина, лирика Данте Алигьери… Хорошо знакомая, как с творчеством зарубежных, так и с трудами отечественных авторов, Елена отдавала предпочтение сочинениям Льва Толстого, Федора Достоевского, Николая Бердяева. Зачитываясь их книгами, она размышляла о природе любви, о ханжестве, о душе и различии между человекобогом и богочеловеком. Всю свою последующую жизнь девушка размышляла на прочитанными в юности строками:

«Судьба человека неотвратимо влечет его к Великому Инквизитору или к Христу. Третьего не дано. Свобода или принуждение, вера в Смысл жизни или неверие, божественная любовь или безбожное сострадание к людям?»

Мать Елены, красивая инфантильная женщина, по приезде в Москву прибившаяся к артистическим кругам и увлеченная литературными опытами (написанием детских рассказов) и после рождения четвертого, общего с Гомбергом ребенка – дочери Лидии, мало заботилась о воспитании и душевных терзаниях своих детей. Даже в те минуты, когда Леночка остро нуждалась в ласке, мать ссылалась на мигрень и… исчезала в своей комнате.

– Благонравие – основа всего, – доносилось из-за захлопывающейся двери.

«Благонравие – маска, которой люди прикрывают свои пороки и истинные желания, осуждаемые лицемерным обществом, – вспоминала Елена слова знакомого гимназиста. – Свобода – вот основа всего.»

Обсуждать услышанное с домашними девушка не решалась. Замыкаясь в себе, отстраняясь от подруг, в перерывах между классными часами, Леночка забиралась на старый скрипящий стул, стоящий у окна, бесстыдно глазеющего на Большой Кисловский переулок. Каждый день суетились здесь «кислошники» и «кислошницы», весело выкликающие горожан и предлагающие им рассольные огурчики с хреном, моченую антоновку, капусту квашеную с отборной клюквой или сахарной свеклой. Здесь же дымились наваристые щи в глиняных чугунках, а вихрастые мальчишки, приторговывающие квасом, разливали ядреный напиток по кружкам.

«Мы никогда не говорили о среде, в которой жила Леночка, о ее семье, о нужде, – вспоминала согимназистка Елены Дьяконовой, Анастасия Цветаева. – Она держалась с достоинством истинной гордости – совершенно просто, естественно, независимо, не снисходя спросить, почему хуже других одета, не снисходя замечать свои платья. И когда на Маринином диване другие говорили о будущем – неизвестном для всех нас: путешествия, люди, зовущие гудки поездов, – Леночка слушала Марину, точно глотала живую воду.»

Реальность Дали была иной. Субтильный, черноглазый мальчонка, в компании нескольких сверстников коротал часы досуга в каморке своего учителя. Неизменно клюющий длинным носом во время уроков, неухоженный, в нахлобученном на сальные волосы цилиндре, Дон Эстебан Трайтер оказался увлеченным коллекционером и знатным старьевщиком.