Чтоб услыхал хоть один человек - Рюноскэ Акутагава

© Перевод. В. Гривнин, наследники, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

[1]

Два последних года я преподавал английский язык в военно-морской школе механиков. Для меня эти годы ни в коем случае не были неприятными. Почему? Потому, что до сих пор я был удостоен особой привилегии в свободное от выполнения служебных обязанностей время заниматься творчеством или, можно сказать и так, в свободное от творчества время выполнять свои служебные обязанности.

Даже мне, несведущему, стало известно, что попытка преподавателя А. познакомить учащихся с философией сверхчеловека вызвала недовольство Министерства просвещения. Другой преподаватель Б. был обруган военными властями за то, что погрузился в работу, посвящённую проблемам любви. И то, что в отличие от этих педагогов я, до сих пор будучи преподавателем государственного учебного заведения, мог совмещать свою работу с писательским трудом, воспринимается мной как высшая милость его величества, за которую я должен принести свою сердечную благодарность. Причём А.-сэнсэй и Б.-сэнсэй были великолепными штатными профессорами, а я – ординарным нештатным профессором, и поэтому подобием воздуха свободы, которым я мог дышать, военно-морское начальство не столько облагодетельствовало меня, сколько, возможно, закрывало глаза на его появление по той простой причине, что я для него как бы не существовал вовсе. Но подобное объяснение нужно рассматривать не только как проявление невежливости к своим вчерашним начальникам, но и желание выразить своё искреннее сожаление всем преподавателям, так много помогавшим мне советами. Поэтому, если бы не было внешних препятствий, я, тронутый до слез безбрежным как море благодеянием военно-морского начальства, был бы готов, вдыхая полной грудью густые клубы дыма, извергаемые Йокосукским военным заводом, повторять до бесконечности объяснение текста «Это собака».

Но, к несчастью, мой двухлетний опыт показывает, что как педагог, особенно как педагог, обязанный лепить будущих морских офицеров, сколь бы велико ни было мое самомнение, я абсолютно неподходящий для этого человек. Я никудышный преподаватель, которого должны были немедленно изгнать из школы хотя бы потому, что я не могу как пилюлю проглотить существующий в современной Японии правительственный курс образования. Разумеется, хотя я отчётливо сознавал это, опасаясь оставить свою семью без средств к существованию, мобилизовал весь свой несколько сомнительный лингвистический капитал и был уверен, что смогу открыть заведение, где продолжу работу, связанную с преподаванием. Нет, если бы у меня не явилось желания, хотя и неумело, но целиком заняться литературным творчеством – пусть даже мне бы пришлось страдать от невозможности заработать этим на жизнь, – я бы, пожалуй, навсегда остался профессором прославленной военно-морской школы. Но я сегодняшний отличаюсь от себя вчерашнего и, если не отдам все силы художественному творчеству, не буду чист ни перед жизнью, ни перед самим собой. Если говорить о времени, теперь мне не придётся пять раз в неделю с восьми часов утра до трёх часов дня работать как машина. И вот теперь, пренебрёгши мольбами начальства и своих сослуживцев, гражданских и военных, я наконец поступил в газету «Осака майнити симбун».

Газета будет платить мне приличное жалованье. Мало того, она не требует, чтобы я ежедневно ходил в редакцию. Мне, мало сведущему в табели о рангах, это позволяет занять положение, намного предпочтительнее получения очередных чинов по указу императора, по мере того как становишься всё более седым.

Вот почему я от всего сердца поздравляю себя с поступлением в газету. Вместе с тем хочу поздравить наш императорский флот, ведь из него бесследно исчез такой никудышный преподаватель, как я. Древние китайцы говорили: «Не возвращайся, пусть твою соломенную хижину овевают весенние ветры» [2]. Но я не считаю себя человеком, постигшим тайны пути. Раскаиваться в прошлых заблуждениях, признавать нынешнее благо не мне, человеку, исповедующему принцип не возвращаться в прошлое. Осенние ветры уже овевают мою соломенную хижину. Я отправляюсь в путь вместе с перелётными птицами.

Редактор. Не напишете чего-нибудь для следующего номера моего журнала?

Писатель. Ничего не выйдет. В последнее время меня прямо одолели болезни и мне совсем не пишется.

Редактор. Все-таки я на вас очень надеюсь.

Мы довольно долго спорили о том, должен ли я что-то написать.

Писатель. …Такие-то вот дела. Как это ни прискорбно, но вы все-таки должны меня понять.

Редактор. Вы ставите меня в тяжёлое положение. Мне всё равно, что вы напишете, хоть две, хоть три странички. Достаточно того, что в журнале появится ваше имя.

Писатель. Разве не глупо помещать в журнале такую мелочь? Жалко прежде всего читателей, да и журналу будет нанесён ущерб. Вас всякий кому ни лень будет ругать за то, что, выставив в лавке баранью голову, продаёте собачью.

Редактор. Нет, никакого ущерба это не нанесёт. Когда публикуется произведение безвестного автора, если вещь хорошая – хорошо, если плохая – плохо, при этом вся ответственность ложится на журнал, а когда появляется произведение известного, выдающегося мастера, ответственность за то, хорошее оно или плохое, полностью несет автор.

Писатель. Ну что ж, значит, тем более ничего не получите.

Редактор. Но ведь для такого выдающегося мастера, как вы, пара неудачных произведений не нанесёт особого ущерба вашей славе, так что опасаться вам нечего.

Писатель. Из ваших рассуждений следует, что, если существованию человека не будет нанесён урон от того, что у него украдут пять– десять иен, воровство нечего осуждать. И позор тому, у кого украли.

Редактор. Одно упоминание о воровстве уже неприятно, лучше назвать это пожертвованием.

Писатель. Бросьте ваши шуточки. Журнал покупает рукопись, это обычная торговая сделка, правильно? Её можно прикрыть любой вывеской – выдвигать требования, говорить о некоей миссии. Но мало найдётся журналов, которые были бы настолько нелояльны к требованиям или миссии, что наносили бы ущерб автору. У продающегося писателя покупают рукопись, у непродающегося –