Дело была под вечер, когда после напряженной боевой работы летчики, как обычно, собрались возле полковой радиостанции. Именно в этот момент в чистом небе неожиданно появилась группа "юнкерсов", сопровождаемых истребителями прикрытия. В тот же миг прозвучал сигнал вылета по тревоге, и наши "яки" поднялись навстречу врагу.
Силы были неравны. Однако Михаил Баранов смело врезался в боевой порядок "мессеров", и один из них тут же загорелся.
Надо сказать, что наши истребители по тактико-техническим данным почти не уступали самолетам Ме-109. И потому мы не удивились, увидев, как старший лейтенант после блестящей атаки ушел на высоту. Другие "яки" сразу разобрали "юнкерсов" и стали преследовать и обстреливать их, защищая центральную переправу. Именно в этот момент Баранов на большой скорости стремительной атакой сбил "юнкерс"", который неосторожно отделился от группы. Оглядевшись, летчик заметил, что несколько "мессеров" атаковали наш отставший штурмовик. Заметил и то, что "ил" даже не пытался отбиваться. Он едва тащился над землей к своим. Улучив момент, когда фашистская машина, выйдя из атаки, набирала высоту, Михаил одной очередью оборвал ее полет...
Когда находишься в воздухе, в смертельной карусели, нет времени следить за своими товарищами. И все же почти каждый летчик фиксирует момент атаки или падения самолета. Те, кто видел, как старший лейтенант свалил трех фашистов в этом бою, послали весть об этом в эфир, на землю. Затаив дыхание, мы, на земле, увидели, что Баранов снова пошел в атаку. Однополчане, находившиеся в воздухе, и те, кто стоял на земле, ясно понимали, что для его пулеметов осталось совсем мало патронов и действовать ему надо очень осторожно.
Баранов догнал "мессера", который оказался в невыгодном положении, и ударил крылом по хвосту. Тот сразу повалился вниз, а наш летчик на удивление всем, кто видел это, как ни в чем не бывало устремился ввысь. И тут внезапно напоролся еще на одного немецкого истребителя.
Они шли на встречных курсах. Такие ситуации бывают в бою в момент, когда только сближаются группы. Здесь ситуация была иной. Возможно, гитлеровец охотился именно за "яком" Баранова, которого не брали пули.
Два самолета шли друг на друга на высоких скоростях. Было ясно: ни один не свернет с курса. Да и некогда было уже сворачивать! И что же? После столкновения двух самолетов среди хаоса обломков, летевших на землю, вдруг забелел парашют. Михаил Баранов вернулся в полк!
Через несколько дней политуправление Сталинградского фронта выпустило листовку, посвященную Михаилу Баранову. В лей говорилось: Отвагу и мужество в воздушных боях проявил летчик М. Д. Баранов. Товарищи летчики! Истребляйте немецких оккупантов! Бейте их так, как это делает Герой Советского Союза Михаил Баранов! Он уничтожил в воздухе 24 вражеских самолета, вывел из строя сотни автомашин, бензоцистерн, паровозов, истребил около тысячи гитлеровских солдат и офицеров. Слава герою Михаилу Баранову!
Однажды мы с моим новым ведомым Борисовым сопровождали "илы", которые штурмовали вражеские позиции в городе. Наземные войска противника вызвали на помощь "мессершмитты", которые люто набросились на нас. Обстоятельства сложились так, что в ходе боя нашей паре пришлось разделяться. Я открыл предупредительный огонь, перекрывая фашистским летчикам путь к "илам". Борисов отвлек на себя двух "мессеров". Вдруг вижу: мой напарник горит. А через минуту пилот выбросился из горящей машины, беззащитный, повис под куполом парашюта. Любой ценой надо было защитить ведомого.
Как мне это удалось, как смог выйти победителем из боя с четырьмя немецкими истребителями, рассказать не могу. Знаю только, что свой "як" я ввел в спираль, а затем медленно делал круги, снижаясь и сопровождая Борисова до самой земли. Только убедившись, что товарищ в безопасности, я перевел дух. Но успокаиваться было рано. Против меня действовала четверка немецких истребителей. На мое счастье, у троих из них, видимо, кончалось горючее: постреляв, они довольно быстро повернули на запад. Но четвертый... Я и теперь помню его облезлый фюзеляж, желтый расплывчатый рисунок на капоте. Четвертый бросался на меня, как осатанелый, он не жалел себя. И все же мне удалось перехитрить гитлеровца. Во время очередной атаки он проскочил мимо и на какой-то миг потерял меня. Тут-то я и обстрелял его. Облезлый фюзеляж мелькнул передо мной своими желтыми пятнами, и "мессер" стал падать, разматывая черный шлейф дыма...
Много раз приходилось мне под Сталинградом летать на разведку. Для истребителя - это было самое почетное и ответственное задание.
Как-то я полетел с Амет-Ханом разведать тыл противника километрах в двухстах пятидесяти западнее Сталинграда. Маршрут был мне хорошо известен, ориентировался легко. Нужно было только смотреть, смотреть в оба, все запоминать и остерегаться засад "мессершмиттов".
Стоял октябрь. Грустными, безлюдными показались мне донские степи и села. Повсюду виднелись следы ожесточенных бомбежек.
Калач, Суровикино, Чернышевская, Морозовская... Летели низко, чтобы нас не сбили зенитки. На бреющем земля несется под тобой с сумасшедшей скоростью, а потому нужно молниеносно схватить взглядом все, что требуется. На аэродроме в Морозовской мы обнаружили около 200 немецких самолетов. В Калаче засекли колонну машин и танков, приближавшихся к переправе. Чтобы кое-что уточнить, мы развернулись за Доном и снова пролетели по тому же маршруту, а после этого взяли курс на свой аэродром. Лететь предстояло через Сталинград: это было необходимо, чтобы заглянуть в некоторые знакомые нам балки и, в частности, в Песчаную, где гитлеровцы сосредоточивали резервы и имели многочисленные склады.
Не зря заглянули мы в Песчаную: там было черно от машин и танков.
Задание было выполнено. Теперь предстояло проскочить через Сталинград, за Волгу. Здесь нас и засекла шестерка фашистских истребителей.
Атака шестерки - это ливень свинца. Куда деваться? Ища спасения от огня, мы чуть ли не прижимались к развалинам. Перед самыми глазами мелькали коробки сгоревших зданий. Только в одном месте подымался и расползался над южной стороной города, над Волгой черный дым. Там уже с полмесяца горели нефтесклады. Решение родилось одновременно у обоих: укрыться в дыму! И решение это было правильным.
Полоса дыма оказалась длинней, чем мы предполагали. Выскочили из нее уже над левым берегом Волги, невдалеке от своего аэродрома.
С утра до захода солнца - полеты, полеты. Перед нами горящий Сталинград. Но мы знаем: среди руин, в подвалах, в землянках насмерть стоят пехотинцы. Мы, летчики, не отстаем от них - деремся в воздухе до последнего патрона. Самолетов в полку становится все меньше, пилотов - тоже. Пополнения пока не получили. К началу октября в нашем 4-м полку осталась совсем небольшая группа ветеранов и несколько новичков. Совместные бои, потери, все пережитое очень сплотило людей. Мы чувствовали себя единой семьей. И обычаи, сложившиеся в полку, соблюдали свято. Вот почему я давно перестал удивляться, слыша, как каждый вечер по пути в общежитие Амет-Хан непременно делал один-два выстрела из пистолета в воздух и при этом восклицал: "За живых!" Мне давно разъяснили, что так здесь было заведено с первых дней войны...
