Ознакомительная версия.
Во время войны большая часть жизни Гиммлера проходила в так называемой полевой штаб-квартире, которая располагалась на большом удалении от его собственного штаба, известного под кодовым названием «Хохвальд». Она находилась неподалеку от деревни Посессерм в округе Ангербург в Восточной Пруссии. Гиммлер жил в бараке длиной 200 футов, где у него был кабинет размерами 18 на 25 футов с четырьмя окнами. Кабинет был обставлен со вкусом, но просто и практично.
Я мог очень близко наблюдать Гиммлера, когда он имел дело с самыми разными людьми. Если не было особых причин для гнева, Гиммлер всегда вел себя очень вежливо и учтиво, зачастую весьма дружелюбно.
Гиммлер был женат. Его жена – медсестра, которая опекала его в больнице, – была старше мужа. Этот брак, похоже, не был особенно счастливым, но Гиммлер всегда отзывался о жене исключительно уважительно. У них была дочь, чья фотография стояла у него на столе. Гиммлер обращался с женщинами с неизменным уважением и ненавидел любые двусмысленности и непристойности, усматривая в них оскорбление собственной матери. Он очень любил детей. Вдовы и сироты, особенно жертвы войны, могли рассчитывать на самое пристальное к себе внимание, и, когда они хотели поговорить с ним, Гиммлер строго запрещал не пускать их под предлогом, что у рейхсфюрера слишком много работы и он не может уделить им времени.
– По сравнении с их жертвой, – любил он говорить, – те полчаса, которые я пожертвую для них, – такая мелочь, что мне было бы стыдно, если бы я не выслушал их и не дал им понять, что есть человек, к которому они могут обратиться.
Он выходил из себя и становился крайне нелюбезен, если какой-либо чиновник слишком тянул с исполнением их предложений или пожеланий. Он всегда отчитывал этого чиновника по телефону и доводил до него свое мнение с изрядной суровостью.
Гиммлер презирал всякое крючкотворство. Он считал, что в лице СС создал организацию достойных и честных людей, надеясь с их помощью возродить и государство, и партию. Он ненавидел маленьких партийных боссов. Ни для кого не было секретом, что люди, окружавшие Гиммлера, называли их «сельсоветами». Гиммлер безусловно доверял слову своих вождей СС. В этом отношении он также оставался теоретиком и считал очевидным, что в СС попадают только честные и бескорыстные люди, живущие просто и скромно. При всем этом он обладал влиянием как человек, научивший их кое-чему, хотя вожди СС очень ясно видели его слабости. Они высмеивали его военные затеи и улыбались – в первую очередь это относится к офицерам ваффен-СС – при виде его абсолютно невоенного и несчастного облика на гитлеровских парадах. Но с другой стороны, они уважали его скромный образ жизни и ценили его как своего главного защитника от бюрократов.
Обычно они старались показать, что не имеют понятия о происходящем в концлагерях, и рассматривали лагеря как вопрос политики, который их не касается. Они считали себя солдатами, отборными отрядами чисто военного характера, «пожарной командой рейха». Они с большим уважением относились к экскурсам Гиммлера в историю и считали его авторитетом в этой области. Его лекции оказывали на них колоссальное и долговременное влияние.
Политические коллеги были превосходно осведомлены о его образе жизни и прощали Гиммлеру его германский мистицизм. Однако его планы в отношении восточных территорий они вовсе не считали романтическими. Они сильно страдали от его склонности во всем уступать Гитлеру и от его колебаний и нежелания действовать перед лицом нерешенных внутренних проблем, усугубившихся вследствие войны; да и сама война создавала много проблем для человека в его положении и с его властью.
Однажды Брандт обрисовал мне всю ситуацию в следующих словах:
– У рейхсфюрера СС есть очень способные коллеги; он точно знает, что ему делать; предоставленные ему предложения по исправлению существующей ситуации продуманы до мелочей и имели бы величайшее значение. Но какая от всего этого польза, если в тот самый момент, когда должен быть отдан приказ, ничего не происходит? Мы все говорим о далеко идущих планах, но, когда дело доходит до решения практических проблем, работаем без всяких планов и пытаемся залатать те дыры, с которыми в любом случае надо что-то делать. У рейхсфюрера полно всеобъемлющих идей и планов на будущее. Однако главный вопрос, который стоит на повестке дня, – как нам пережить следующий год.
Как управляющий поместья, как мэр небольшого городка, даже как крупный чиновник в министерстве по делам религий и образования Гиммлер с его интересом к научным исследованиям, вероятно, добился бы многого. Но судьба подарила ему должность, к которой он не годился. Во всем, что он делал, было что-то судорожное. Я уже обращал внимание на противоречия его личности, носившие фундаментальный характер. Сам он был слаб, а восхвалял стойкость. Ему приходилось совершать поступки, абсолютно чуждые его натуре, просто потому, что так велел фюрер – даже когда речь шла об уничтожении живых людей.
Этот Гиммлер, имевший разум простого штатского человека, находился под властью другого Гиммлера, чье воображение было ограничено такими фразами, как «задача сохранения германской расы оправдывает жестокость» или «безусловное подчинение фюреру». Этот второй Гиммлер проникал в другие миры, закрытые для простых людей. В результате были возможны следующие случаи. Ближе к концу войны Гиммлер в моем присутствии объяснял одному из своих служащих, что тот должен объявить жене казненного человека: безусловно, судьба нанесла ей жестокий удар, и вполне естественно, что она горюет, но тем не менее потребности государства стоят превыше судьбы любого отдельного человека.
Жестокие желудочные спазмы Гиммлера не были, как он предполагал, всего лишь следствием слабого здоровья и чрезмерной работы; скорее они являлись выражением психического разлада, который давал о себе знать на протяжении всей его жизни. Я вскоре понял, что могу мгновенно облегчить его страдания и даже избавить от болей на длительное время, но до конца никогда его не вылечу. Фундаментальная причина этих спазм не была устранена, а наоборот, постоянно усугублялась. В периоды психического стресса физическая боль также неизбежно усиливалась.
Таким образом, читатель, знакомый с психологией, уже сам может ответить на вопрос, который мне постоянно задают: как так оказалось, что мне неоднократно удавалось оказывать на Гиммлера влияние, заставляя его поступать в вопиющем противоречии с приказами фюрера – начиная с освобождения отдельных евреев и кончая встречей с представителем Всемирного еврейского конгресса и крупными кампаниями по освобождению заключенных в 1944-м и 1945 годах? Как ни странно, в первую очередь это чисто медицинский вопрос. Фактически можно сказать, что именно желудочные колики Гиммлера позволяли мне спасать моих протеже – но не в том примитивном смысле, что Гиммлер расплачивался со мной за лечение освобождением узников; нет, дело в том, что во время болезни Гиммлера мне впервые удалось увидеть гуманную сторону его натуры. Когда он был здоров, эта его сторона была так задавлена правилами и законами, придуманными им самим или навязанными ему, что никто, даже его ближайшие родственники, не могли добиться от него ничего, что бы противоречило этим правилам. В случае любого конфликта он даже по отношению к родственникам вел себя так, как предписывал закон. Его слепое подчинение коренилось в той части его характера, которая была недоступна для других эмоций.
Ознакомительная версия.
