– В город Ленина.
– Почему же безбилетный, если транзитный?
Я в отчаянии махнул рукой: дескать, не спрашивайте, и без того тошно.
– Нет, все же интересно, почему без билета? – настаивала она, видно еще не остыв от своей билетной эпопеи.
– История длинная и едва ли для вас будет интересной,- отвечал я, ни о чем так сейчас не мечтая, как о внимании к собственной персоне.
Так что же со мной случилось? Супруги готовы были меня выслушать, и я не дал долго себя уговаривать.
– Вы ленинградцы? – на всякий случай уточнил я.
– Да,- быстро сказал мужчина.- Не коренные, правда. Но живем все же более пяти лет. А уроженцы здешние.
– А где работаете, если не секрет?
– Я – на фанерном заводе старшим техником в отделе главного технолога, а жена – медицинской сестрой в поликлинике,- охотно сообщил мужчина и протянул мне руку: – Будем знакомы, Борис Ильичев, а это моя жена.
– Клава,- мило улыбаясь, ответила его подруга.
– Истомин Леонид Сергеевич, инженер,- нисколько не смущаясь, ответил я.- Рад с вами познакомиться, хотя наше знакомство будет мимолетным.
– Почему же мимолетным? – полюбопытствовала Клава.
– Потому, что вы сегодня уезжаете, а я остаюсь здесь на весьма неопределенное время. Я же безбилетный.
– Во-первых, мы едем не сегодня, а лишь через неделю,- сказал мой новый знакомый, зажигая потухшую папиросу,- а во-вторых, может, что-нибудь придумаем для вас. Не принято у ленинградцев оставлять земляков в беде.
– Так вы из самого Кирова?
– Нет, из района. Из-под Котельничей,- сказал мой знакомый.- Там живут мои родители. Мы проводили у них отпуск.
– Но Котельничи, если я не ошибаюсь, находятся почти в ста километрах отсюда в сторону Ленинграда,- сказал я.- Почему же вы здесь брали билеты?
– В Котельничах можно купить лишь общие билеты. Плацкартных мест на промежуточных станциях не достанешь. А здесь бывают…
Молодые ленинградцы располагали к полному доверию, и мне хотелось рассказать им все начистоту. Однако чувство самосохранения остановило меня.
– Мы с вами почти сослуживцы,- обратился я к Борису,- и, пожалуй, могу назвать несколько известных нам обоим фамилий. Вы Громова знаете? Слышали о таком?
– Это бывший управляющий «Фанертреста»?
– Да, именно он. Затем Смирнов, главный инженер этого треста.
– Как же, как же!.. Но Громова давно уже нет в тресте, как и в Наркомлесе.
– Где же он теперь? – спросил я, впрочем уже и сам догадываясь.- Я порвал с фанерным производством пять лет назад и, естественно, не следил за продвижением кадров.
– Да нет, тут дело не в передвижении. В тридцать седьмом году была раскрыта какая-то вредительская организация в «Фанертресте», и участников ее арестовали. В числе арестованных был и Громов. Его, кажется, расстреляли, а Смирнов, как выдвиженец Громова, долго подвергался разным притеснениям, пока снова не вернулся на Старорусский завод. А вы откуда их знаете?
И я рассказал о своей недолгой работе на Старорусском фанерном комбинате, только не в качестве секретаря парткома, как было в действительности, а в должности старшего строителя.
– Человек я, к счастью, был тогда одинокий, долго сидеть на одном месте не любил, как и многие молодые люди, ищущие свое призвание и место в жизни. А тут я услышал хорошие вести о Комсомольске-на-Амуре и решил туда махнуть. Было это в начале тридцать седьмого года. Проработал я там безвылазно более трех лет, заработал кучу денег, получил отпуск чуть ли не на полгода, а он, как видите, задерживается…
– Так что же все-таки случилось? – спросила Клава с неподдельным интересом.
– Да, давайте уж все откровенно, начистоту! – сказал Борис.
Пришлось поведать им все ту же версию своих приключений с кражей документов и денег. Упомянул и Балашова, как случайного знакомого, оказавшего мне услугу.
– Вот теперь сижу здесь и жду манны небесной. Деньги на билет есть, но без документов его не купить.
Похоже, моя история задела за живое, и Борис о чем-то задумался.
Прошли тягостные, мучительные для меня мгновения, решившие в моей жизни многое.
– Знаешь что, Клава,- вдруг сказал Борис,- давай пригласим к себе Леонида Сергеевича, если, конечно, он не возражает.- И он вопросительно посмотрел на меня.
Я кивнул в знак согласия.
– Вот и хорошо,- продолжал он.- У нас там, правда, не ахти что, но все же природа, а у вас все равно отпуск. Походим в лес по грибы да подумаем, как вам добираться до дому.
– Может быть, в Котельничах купить мне билет? Там же у вас и знакомых больше, чем здесь…
– А ведь это идея! – воскликнул Борис.- Уж какой-нибудь, хотя бы входной, стоячий, а купим. До Волховстроя или до Мги всяко сумеем купить,
– Ну а оттуда и пешком можно дойти! – повеселел я, прикидывая, что они могут взять билет и до Понтонной, где сами жили.
– Значит, едем к нам? Решено? – спросил Борис.
– Спасибо вам, мои милые друзья-земляки! – воскликнул я, глубоко тронутый их вниманием и доброжелательством.
И вдруг чувство презрения к себе опалило меня. Я испытал порыв встать на колени перед этими милыми людьми и просить прощения за обман. Но что было делать? Ведь я был политический беглец, сталинский каторжник урожая 1937 года. Мой арест и моя каторга сами по себе были порождением лжи. Так не садиться же мне снова в тюрьму во имя этой черной неправды!
Час спустя мы уже все вместе ехали в Котельничи. Предпринятая в тот же день попытка Бориса купить билет не увенчалась успехом. Но он не унывал и, как бы соревнуясь в борьбе с трудностями, на другой день с раннего утра собрался в поход.
– Сегодня билет будет,- хитро подмигнул он. Клава сказала по секрету, что Борис ушел «нажимать» через райком. Там у него работал давнишний приятель, и если тот не в командировке – поможет.
Перед обедом Борис наконец вернулся. Он еще издали помахивал билетом:
– До Понтонной зеленая улица обеспечена! Вместе с нами до конца и в одном вагоне! От Понтонной до Ленинграда всего двадцать три километра на «подкидыше».
«Подкидышами» звались до войны пригородные поезда на недалекие расстояния. А в них и без билета ездят… У меня гора свалилась с плеч: теперь я наверняка буду в Ленинграде.
Дни, проведенные в семье Ильичевых, были самыми светлыми за эти три минувших года. Погода стояла на редкость сухая и теплая после недавно прошедших дождей. С раннего утра, еще засветло, мы уходили далеко в лес, прихватив с собой малышей, племянников Бориса, и по краюхе душистого домашнего хлеба с чудесными малосольными огурцами. Домой возвращались с полными корзинками грибов и ягод.
Вся семья Ильичевых-отец и мать, имена которых, к сожалению, уже позабылись, а также семья его старшего брата, жившая в другой половине пятистенки, относились ко мне и моим бедам так же, как и большинство русских людей относится к несчастью ближнего. За стол садились впятером, хозяйка наливала всем из одного горшка, чай пили из одного самовара. Единственным моим вкладом в общий котел были ягоды и отличные грибы, собирать которые я умел с детства. Кроме того, мы с Борисом в эти дни успели перебрать всю штакетную ограду палисадника, сменить в ней несколько столбов и даже напилить дров на зиму.
