Да, не просто событийный репортаж — нужен фильм, который способен будет передать драматизм этой героической эпопеи. Драматургия будущего фильма — подвиг седовцев и трудный, рискованный поход нашего ледокола, который впервые в истории в условиях полярной ночи забирался в высокие широты по вольной воле, а не из-за того, что его затягивало дрейфом, как это было с нансеновским «Фрамом», как, очевидно, случилось с кораблем «Святая Анна» Брусилова, как это было с кораблем «Г. Седов». Итак, две основные драматургические линии будущего фильма — подвиг седовцев и рискованный трудный поход их спасателей.
Это было удивительное состояние — переход от безумной качки к ровному ходу! Вода в стакане на столе была недвижима, только тихое скрежетание льда, трущегося о борга идущего корабля. Люди ожили. Объявлен аврал — все вышли на палубу устранять последствия небывалого шторма: был поврежден фальшборт, волной сорвало и унесло в море катер, грузы на палубе были разбросаны, чудом удержался закрепленный на палубе фюзеляж самолета.
Мы взялись за съемки. Работали буквально круглосуточно.
На борту корабля пользовались осветительными приборами — «пятисотками». Снимали во всех отсеках корабля, в машинном отделении, в кочегарке, в капитанской рубке, в радиорубке.
Прошли Шпицберген, начались тяжелые многолетние льды. Начальник экспедиции Иван Дмитриевич Папанин и капитан ледокола Михаил Белоусов разрешили нашей киногруппе сойти на лед, чтобы снять общие планы форсировавшего ледовые поля арктического флагмана.
Вот здесь-то и пошли в ход осветительные ракеты. Мы расположили на льдине их в ряд, примерно в пятидесяти метрах от корабля. Направление ветра было от ледокола в нашу сторону, это мы предусмотрели, чтобы белый дым ракет не заслонил нам корабля. На ледоколе попросили зажечь все бортовые огни. Ледокол начал форсировать ледовое поле. Одновременно вспыхнули все ракеты: феерическое зрелище! Корабль, покрытый льдом от ватерлинии до верхушек мачт, словно засахаренный! Ледокол давал задний ход и, разогнавшись, таранил ледяное поле. Снимали в две камеры это сказочное зрелище — окутанный паром, покрытый льдом корабль, сокрушавший многолетние льды, запечатлев многократно с разных точек этот неповторимый кадр.
Не обошлось без происшествия. Под ногами Халушакова вдруг треснул лед, покрывавший занесенную снегом полынью. Провалившись по грудь, Рува хватался за края льдины, которая крошилась. Его безудержно тянуло под лед. На выручку бросился Виктор Штатланд. Он лег плашмя на лед, пополз к Халушакову и крепко схватил его за руку. Но края полыньи продолжали рушиться, опасность угрожала уже им обоим. Трое матросов, бывалых полярников, ринулась спасать ребят. Ракеты отгорели, потухли, воцарилась кромешная тьма, на ледоколе мгновенно развернули мощный прожектор, его голубой луч, разрезав мрак полярной ночи, осветил полынью, копошащихся около нее спасателей. Халушакова вытащили на лед. Через несколько секунд он превратился в ледяной столб, звенящий, трескающийся при каждом движении. Его и Штатланда молниеносно подняли на борт ледокола, раздели, обтерли спиртом, а бутылка коньяка из заветного папанинского фонда завершила процедуру «оживления» принявшего ледовую ванну оператора.
Впервые в Арктике оказалась звуковая камера (сказалась моя страсть к синхронному звуку в документальном кино). Записали и сняли великолепный по своей теплоте и непосредственности первый прямой радиотелефонный разговор Папанина и Белоусова с «Г. Седовым». Папанин говорил: «Держитесь, братки, идем к вам. Уже встреча близка! Везем вам свежие помидоры и апельсины. Еще день, ну, два-три дня, но мы проломаем, продолбим этот лед, встретимся с вами. Знаем, что вам тяжело, держитесь, братки!..»
Папанин говорил восторженно, с присущим ему озорным юморком. Капитан Михаил Белоусов, обращаясь к капитану «Г. Седова» Бадигину, говорил: «Костя, дорогой…» Медленно, в скупых выражениях рассказывал о ледовой обстановке, о ресурсах угля, спрашивал о самочувствии людей, о состоянии корабля, о ходовых агрегатах. Он был небрит, говорил хриплым от ангины голосом. Высокого роста человек с мужественными чертами лица, опытный, видавший виды полярный «волк».
В последнем телефонном разговоре, который состоялся с «Г. Седовым», я взял микрофон и попросил капитана Бадигина, чтобы в момент встречи вся команда, все тринадцать героев-седовцев стояли у борта в носовой части корабля. И еще просил никого не брить бороды.
Наступил долгожданный час. Во мраке полярной почи, вдали, во мгле показался огонек «Седова», его прожектор. Наступила кульминация арктической драмы, неповторимой по высокому накалу человеческих чувств. Вот он, «Седов»! Вот во мраке виден живой его огонь! Все ближе, ближе! Мы направили свои камеры, свет всех прожекторов в сторону «Седова». Из мрака ночи показался обледеневший, с истерзанными бортами, украшенный разноцветными сигнальными флагами, гордый корабль, преодолевший неимоверные трудности ледового дрейфа.
Вся команда — тринадцать седовцев в меховых одеждах — стояла на носу. Все они в объективе наших камер, обросшие бородами, поднявшие руки, веселые, кричащие. На борт ледокола вышел самодеятельный духовой оркестр, и могучие звуки «Интернационала» смешивались со скрежетом ломающихся льдин, последних льдин, разделяющих наши корабли, плыли над ледовой пустыней. Флагманский ледокол советского ледокольного флота вплотную подошел к борту «Седова». Мы запечатлели заиндевевшую, покрытую ледяными сосульками надпись на носовой части корабля: «Г. Седов».
Более трех суток стояли мы борт к борту с «Седовым». За это время Виктор Штадланд, Рува Халугааков и я не сомкнули глаз. Сняли целую повесть о том, как зимовали седовцы, как вели они свою научную работу, как текла жизнь на борту дрейфующего корабля. Седовцы продолжали вести свой обычный образ жизни, продолжали свои научные наблюдения. Мы снимали, снимали, снимали без конца.
Седовцы наведывались к нам на ледокол, они помылись в бане, сменили белье, но оставались в заиндевелых каютах «Седова». Радист Полянский продолжал сеансы радиосвязи с Большой землей, капитан Бадигин в своей покрытой инеем каюте вел последние записи в судовом журнале «Г. Седова», которому суждено было спать музейной реликвией.
Разразилась пурга. Метеоролог, молодой ученый Виктор Буйницкий, направился к отдаленному от борта корабля пункту магнитных наблюдений. Мы последовали за ним со своими осветительными ракетами. Буйницкий шел с фонарем «летучая мышь». Гонимые ветром, бесновались в свете наших ракет тучи падающего снега, человек шагал через торосы, это был впечатляющий кадр — так трудились седовцы два с половиной года.
