— Или два акта одной пьесы.
— Совершенно справедливо, — сказал Джеймс.
Да, но только не для актеров. Она могла стать американской, но только не английской актрисой.
Она узнала старую американскую «песню», сочетание сильной воли и беззаветной веры. Генри Джеймс был американцем до мозга костей. Он умудрился воспитать в себе огромную силу воли.
Английский актер всегда мог переехать в Америку: многие так и сделали. Отец Эдвина Бута, Юний Брут Бут, который в молодости играл и соперничал с Эдмундом Кином на лондонской сцене, бросил жену и ребенка ради цветочницы с Боу-стрит и убежал с ней в Америку, где обрел новую семью, десятерых детей и сделал карьеру великого американского артиста. Трудно представить себе, что американской актер мог бежать в Англию и добиться такого же выдающегося успеха. Американцы, которых шумно приветствовали лондонские критики (как, например, Шарлотту Кушмен из предыдущего поколения с ее Порцией, Беатриче, леди Макбет и Ромео, которого она играла в паре со своей сестрой Джульеттой), не собирались оставаться в Англии.
Марына и Богдан возвратились в Америку после короткой поездки в Краков в конце августа. Неудача становится неудачей, только если ее признать таковой. Английская публика была очень радушной, сказала она суетливой, потной и крикливой толпе журналистов, поджидавшей у причала «Белой звезды». Да, кивнула она, был соблазн остаться в Лондоне. («Нет, нет! Прошу вас, джентльмены! Повторяю вам, я не говорила, что оставляю американскую сцену».) Но ей очень приятно (это было правдой) снова вернуться в Америку.
Америка — не просто другая страна. Если несправедливый ход европейской истории привел к тому, что поляк не мог быть гражданином Польши (а только России, Австрии или Пруссии), справедливый ход мировой истории создал Америку. Марына навсегда останется полькой — этого нельзя изменить, да она и не хотела. Но она могла, если бы пожелала, стать еще и американкой.
Она немедленно приступила к организации нового нью-йоркского сезона и еще одного турне по Соединенным Штатам. Не в силах простить Уорнока за то, что он в очередной раз оказался прав, Марына посоветовалась с Богданом и наняла нового ревностного личного импресарио с «прелестным» именем Ариель Н. Пибоди.
— Оно еще прелестнее, чем мы думали, — сообщила Марына Богдану. — Я вспомнила, как мистеру Уорноку нравилось его второе имя, и решила сделать мистеру Пибоди приятное. «Вы имеете в виду H.?» — воскликнул он. — Марына склонила голову, подражая Пибоди очень похожим голосом: — «Ах, вы будете смеяться, мадам Марина. Оно означает, — пауза, — мое второе имя, — широкий жест, поклон, — Нуль».
— Америка никогда не разочаровывает, — заметил Богдан.
— Nomen — omen[99]. Возможно, в нем не будет ничего от мистера Уорнока. Никакого надувательства (мне нравится это слово!), никаких потерянных бриллиантов, собачонок, аллигаторов и небылиц!
— Я бы на это не рассчитывал, — сказал Богдан. — Но Марина Заленска не нуждается в советах А. Нуля Пибоди, как ей поступать.
«Ее успех растет, словно снежный ком», — писала «Норфолк Паблик Леджер». Она добавила новые шекспировские пьесы: в 1880 году — «Мера за меру», а в следующем — «Венецианского купца» и, наконец, «шотландскую пьесу». Марына придерживалась американского «звездного» стиля: к концу третьего турне по стране она выучила эту роль назубок.
Вы разъезжаете в собственной роскошной квартире на колесах — личном вагоне с готическими окнами из травленого стекла, бархатными шторами, пальмами в горшках, небольшой библиотекой, фортепьяно и будуаром, в котором помещаются туалетный столик из красного дерева и кровать с пологом, а другие актеры и обслуживающий персонал следуют за вами во втором частном пульмановском вагоне; у вас мопс по кличке Индиана, его большой акварельный портрет висит на стене в гостиной вашего личного вагона; вы снимаете самые большие и роскошные апартаменты, когда вы останавливаетесь в отелях — лучших отелях, и заказываете самую изысканную еду; пишете записки на тончайшей льняной бумаге с тисненым гербом — обычные слова благодарности тем, кто пытался развеселить вас или угодить каким-либо иным способом, доброжелательные слова ослепленным юным барышням, у которых хватило смелости попросить вас о встрече («Вы не представляете, как много девушек пишет мне каждый день и спрашивает, как стать актрисой, но как я могу поддержать их, если в Америке практически нет репертуарных театров?»). Вы водите дружбу с живыми легендами: Лонгфелло — ваш закадычный друг, Теннисон принимал вас в Лондоне, а Оскар Уайльд преподнес вам охапку белых лилий и пообещал написать для вас пьесу. Вы не придерживаетесь условностей (но, конечно, не до такой степени, как Оскар Уайльд): ваше индивидуальное пренебрежение условностями — вы женщина, но курите — относится к тому разряду вещей, которых люди от вас ждут. Вы беспечно относитесь к своему имуществу, ничего не выбрасываете и постоянно приобретаете: выгрузили шестьдесят пять единиц багажа, когда прошлым летом вернулись из Парижа («и краткого путешествия в родную Польшу»), как сообщали нью-йоркские газеты. У вас множество резиденций: «Вскоре она с мужем, графом Дембовским, уедет на месяц в южную Калифорнию на свое ранчо. Недавно завершенное главное здание было спроектировано другом мадам Заленской, выдающимся архитектором и заядлым театралом Стэнфордом Уайтом».
В Польше вам позволяли иногда потакать своим желаниям, но предполагали вашу искренность и высокие идеалы — за это люди вас уважали. В Америке вам нужно проявлять смятенную внутреннюю страстность, выражать мнения, которые никто не обязан принимать всерьез, и обладать эксцентричными слабостями и экстравагантными запросами, которые говорили о силе вашей воли, о ваших устремлениях и вашей заботе о себе — обо всех этих превосходных качествах.
Катаясь (Бостон, Филадельфия, Чикаго) в своей личной карете, вы внезапно желали остановиться у книжной лавки, а выходили от букиниста с дюжиной поэтов в самых изысканных веленевых, сафьяновых и телячьих переплетах. У нее крайне взыскательный вкус, сообщали журналисты. Она по-королевски тратит деньги налево и направо, говорили они, с легкостью принцессы. В то же время вы должны умело обращаться с деньгами и безжалостно вести переговоры, но при этом заниматься благотворительностью (вы постоянно получаете душераздирающие письма от бедных польских эмигрантов), вести безупречную, то есть благопристойную жизнь, мечтать о домашнем уюте и быть любящей матерью. Женщина должна всегда утверждать, что семья для нее важнее карьеры.
