«Россия государство не торговое и не земледельческое, а военное, и призвание его быть грозою света». (Александр II).
Нетрудно было предвидеть, каковы будут требования новой «государыни», которая, без всякого сомнения, и сама скоро поверила бы, что рождена для трона!..
Да, положение было более чем трагическим. Оно казалось безысходным — впереди никакого выхода и спасения!..
Однако (я пишу это с гордостью и восхищением перед русским характером), как только случилась катастрофа 1 марта, было немедленно забыто и прощено все, кроме того, что наш Государь был жестоко и неправедно убит. Все сердца разрывались от горя, слезы лились рекой! Ни одно несчастье не могло сравниться с этим, и, казалось, все навечно пригнулись к земле и уже не смогут распрямиться. Многие не смогли перенести такого горя. Были случаи внезапной смерти или безумия. А те, кто избежал несчастья, только гораздо позже поняли, что та же рука, наложившая венец мученика на чело Государя, остановила преступный замысел, плачевные последствия которого могли восстановить против монарха его подданных особенно в ту пору, когда нравственная атмосфера уже была отравлена духом возмущения.
1832–1897 Фрейлина Высочайшего двора Из воспоминаний баронессы М. П. Фредерикс
(Посвящается другу детства Его Императорскому Высочеству Великому Князю Михаилу Николаевичу).
Пишу свои «воспоминания», считая как бы нравственным долгом своим оставить после себя точное и правдивое описание царской семьи прошлого времени, которой мое семейство и я сама обязаны всем. Так как в настоящее время уже много начинают говорить в печати о незабвенных наших в бозе почивших императоре Николае Павловиче и императрице Александре Федоровне, память о которых так живо еще представляется в сердце каждого из тех лиц, которые их близко знали и искренно любили, но которых, увы! уже весьма немного остается на свете, — мне пришла мысль теперь же ознакомить публику, интересующуюся прошлым, с семейным бытом императора Николая I и его августейшей супруги, императрицы Александры Федоровны — этой необыкновенной по милости и доброте своей государыни, представляющей действительно нечто выходящее из ряда вон и которую новые поколения совсем не знают и совершенно ложно судят о ней по фальшивым россказням, появляющимся иногда на ее счет. А кому, как не мне, хорошо знать семейный быт царской семьи того времени и отношения ее к окружающим лицам, — мне, которой Бог привел с самого раннего детства до кончины государыни быть постоянной свидетельницей и, если смею выразиться, участницей, по ее милости, жизни нашей царской семьи, — мне, про которую говорили, что «Маша росла на скамеечке у ног императрицы»! Семейство мое было на исключительном положении при дворе императора Николая I и императрицы Александры Федоровны, как увидят дальше; мне придется о себе много говорить — может показаться нескромным с моей стороны писать столько о себе еще при жизни, но я не могу изменить течения обстоятельств, и при том еще я должна просить снисхождения у читателей моих «записок»: я не писательница и никогда не имела претензии быть оной — хочу только изложить простой, но вполне правдивый рассказ того, что знаю, и поделиться тем, что так близко моему сердцу и может заинтересовать многих.
В настоящую минуту (1883 г.) я сижу перед портретом нашего незабвенного императора Николая Павловича, и много дум родится в голове моей. Как много несправедливого и ложного было пущено в свет о нем после смерти этого исполина могущества и славы, который так любил Россию!
Ненависть к памяти императора Николая была особенно ощутительна в первые годы царствования его сына. Преданным покойному государю людям нельзя было назвать его без того, чтобы не вызвать тяжелых для преданности слов. Против него кричали, его бранили всячески, выставляя каким-то страшилищем, о котором будущие поколения и история могут вообразить себе, что действительно он был какое-то грозное, нечеловечное явление. Теперь эта злоба начинает укрощаться, а со временем можно быть вполне уверенным, что императору Николаю I отдадут полную справедливость; иначе и не может быть. Но тогда, при восходящем солнце, думали понравиться, услужить этой ненавистью к закатившемуся на век великому, могущественному светилу! Сильно ошибались люди, высказывавшие подобные мысли; наш добрый, кроткий царь-мученик любил своего отца, умел ему отдавать справедливость и свято чтил его память. К несчастью, слабость его характера не давала ему той силы и могущества, которые так нужны были при всех великих преобразованиях России, выпавших на его долю.
Не стану распространяться о политической деятельности императора Николая I; во время его царствования я была еще слишком молода, чтоб судить о правильном или неправильном ведении им государственных дел. Знаю только одно, что при жизни Николая Павловича Россия высоко стояла. Он умел сохранить обаяние, которое она имела до него, и своим рыцарским, твердым, неустрашимым характером прибавил ей еще большую славу. Все перед ним и перед ней преклонялись! Одно его могущественное слово или взгляд заставляли молчать и покоряться всякого внешнего врага России или внутреннего злоумышленника, желавшего смуты своего отечества. На это возразят мне всегдашним обвинением, возводимым на него, что своею неимоверной строгостью он задерживал развитие России и запугивал благонамеренных людей, желавших распространить в ней образование. Действительно, Николай Павлович был строг в своих воззрениях, но нельзя не отдать ему справедливости, что он глубоко изучил и любил свой народ; он знал по опыту, что внезапное, насилованное развитие не может вдруг проникнуть и утвердиться, а останется одним призраком того, что бы должно быть. Он знал, что народ его еще слишком молод и неопытен, чтоб быть предоставленным самому себе и ходить без помочей; он знал, что развитие и образование еще далеко не проникли не только в низший слой братии, о том и говорить нечего, а что и в интеллигентном кругу они только поверхностны, и что развитие и образование только тогда могут распространиться, когда они утвердятся правильно в высшем сословии, из которого они, безусловно, должны истекать, служа примером простолюдину. Он знал, что с нашей врожденной необузданностью и неустойчивостью нужно еще долго и много бороться, а побороть их можно только силой и твердостью, и то мало-помалу; он знал, что, по нраву русского человека, строгость для него полезнее распущенности, которая к добру не ведет.
