Крестьяне в горах Эскамбрай — группировка, которая была независимой даже во время борьбы с Батистой — снова взялась за оружие, на сей раз против тяжелой руки правительства.
Беспомощные попытки Батисты подавить восстание многому научили Кастро, и он ответил на партизанские выступления в горах Эскамбрай с такой силой и жестокостью, на какие Батиста никогда не отважился бы. Заручившись помощью советских специалистов-контрразведчиков, Кастро отправил в горы выслеживать партизан тысячи вооруженных солдат. Пойманных инсургентов с гор Эскамбрай зачастую казнили на месте; кроме того, Кастро позаимствовал у испанских военных прием «реконцентрации», который они использовали во время войны за независимость: он приказал переместить с места на место целые деревни, где партизаны пользовались поддержкой. Деревенских жителей массово переселяли в западную часть Кубы, где за ними пристально наблюдали. То, как успешно Кастро подавил сопротивление, обескуражило американское правительство, которое полагалось на партизан с гор Эскамбрай как на рычаг для более масштабного движения сопротивления против Кастро. Тогда ЦРУ решило организовать армию эмигрантов, которая должна была следующей весной начать полномасштабное вторжение на Кубу.
Результатом была с треском провалившаяся операция в заливе Свиней в апреле 1961 года. Новый президент США Джон Ф. Кеннеди, опасаясь, что операцию сочтут военным вмешательством Соединенных Штатов, запретил использование военных баз США и приказал, чтобы все тренировочные лагеря располагались вне пределов США.
Едва ли не в последнюю минуту он сделал местом вторжения не Тринидад на южном побережье Кубы, а «не такой броский» залив Свиней. Кроме того, он отменил серию авиационных налетов, которые должны были уничтожить военно-воздушные силы Кастро. В результате армия стала беззащитной перед воздушными атаками. Войска Фиделя Кастро вскоре окружили вторгнувшуюся армию и взяли в плен почти 1200 из 1300 эмигрантов, сумевших добраться до берега.
Среди бойцов-эмигрантов был и Маноло Пуиг, старший брат и партнер по олимпийской гребной сборной Рино Пуига, менеджера по продажам пива «Атуэй», который был арестован в Гаване в октябре прошлого года. Маноло был потрясен арестом Рино и вызвался добровольцем в разведывательное подразделение, которое шло в авангарде основных сил. Разведчиков, однако, быстро обнаружили, Маноло попал в плен и был расстрелян. Рино Пуиг в тюрьме на острове Пинос получил горестные вести спустя несколько дней — с добавлением, что Маноло не дрогнул до конца. Оставшиеся четырнадцать с половиной лет в тюрьме Рино черпал силы в мыслях о том, как храбро держался его брат перед лицом смерти, и впоследствии говорил, что выжил в тюрьме только благодаря тому, что вдохновлялся его примером.
* * *
Разгром в заливе Свиней стал поворотным пунктом — и для Кубы, и для США, и для Фиделя Кастро, и для кубинских эмигрантов, и для оппозиционеров, которые так и не оправились от поражения. Кастро назвал нападение «вторжением, оплаченным янки», а его провал рисовал как «первое поражение империалистов в Америке». В речи, посвященной Первому мая, он впервые объявил, что кубинцы — «социалистический народ» и не нуждаются в выборах. Победа Кастро в заливе Свиней еще больше раздула его популярность на острове и настолько деморализовала силы оппозиции, что они так никогда и не смогли бросить правлению Кастро серьезный вызов. В декабре 1961 года Кастро, уверенный, что власть закреплена за ним, объявил, что Куба будет следовать «марксистско-ленинской программе, составленной в точном соответствии с объективными условиями нашей страны».
Был ли он коммунистом с самого начала? Ответа на этот вопрос нет — в основном потому, что сам Кастро высказывался по этому поводу противоречиво. Во время прихода к власти и примерно два года после этого Кастро настаивал, что он не коммунист, и даже критиковал коммунистические системы. Даже летом 1960 года он утверждал, что кубинская революция должна «вырулить между капитализмом, который морит людей голодом, и коммунизмом, который решает экономические проблемы, но подавляет свободы — свободы, которые так дороги человеку» (курсив автора). Подобная риторика стяжала Кастро поддержку прогрессивных кубинцев, которые не были сторонниками коммунизма, — например, Даниэля Бакарди.
Однако впоследствии Кастро то и дело говорил, будто всегда был в коммунистическом лагере. В интервью 2003 года французскому писателю Игнасио Рамоне Кастро сказал, что ко времени переворота Батисты в 1952 году уже был «убежденным марксистом-ленинцем» и руководствовался сочинениями Маркса и Ленина как «политическим компасом». Его младший брат Рауль раньше причислял себя к коммунистам, однако в том же интервью 2003 года Фидель усомнился в том, что Рауль был большим сторонником коммунизма, чем он сам. «Рауль был левым, но на самом деле это я познакомил его с марксистско-ленинскими идеями», — сказал Кастро. Тем не менее многие историки считают подобные заявления ревизионистской похвальбой, призванной показать, как Фидель обманом заставлял народ думать, будто он был не таким, как на самом деле.
Во время прихода к власти Кастро, вероятно, был слишком склонен к индивидуализму чтобы быть хорошим коммунистом. Однако некоторые аспекты марксизма-ленинизма ему определенно импонировали — в частности, иерархическая концепция политической власти и отказ от плюралистического подхода. Карлос Франки, видный участник «М-26–7» и журналист, который и сам был членом коммунистической партии, однажды процитировал следующее высказывание Кастро: тот утверждал, что урок, который он извлек из чтения «Об основах ленинизма» Иосифа Сталина, заключался в том, что «если революция хочет сохранить цельность и не потерпеть поражения, у нее должен быть только один лидер». Отказ делиться властью — пожалуй, самая постоянная характеристика правления Фиделя.
Сам Кастро интересовался идеологией скорее оппортунистически, чем догматически. Следуя марксистско-ленинскому пути, Кастро противопоставил себя Соединенным Штатам и расколол собственную страну, отправив к 1970 году в изгнание полмиллиона кубинцев — это больше 6 процентов населения. Но Кастро и его сторонников это вполне устраивало. Они с самого начала собирались и выстроить враждебные отношения с США, и перевернуть кубинское общество вверх дном. «Я измеряю глубину социальной трансформации по количеству людей, которых она затрагивает и которые считают, что им нет места в новом обществе», — сказал однажды Че Гевара египетскому президенту Гамалю Нассеру.
На Кубе не осталось места частному предпринимательству и частному благосостоянию, поскольку они соперничали бы с властью и авторитетом революционного государства Фиделя. Не осталось места и для мечтаний — кроме мечтаний о достижениях революции. Тех кубинцев, у которых были собственные идеи и упования, следовало выгнать прочь, даже если они были честными и щедрыми патриотами. Фидель сказал, что те, кто покидает его Кубу — gusanos (черви), и когда кубинцы плевали в тех, кто стоял в очереди за американской визой, то делали это с его подачи. «Что символизируют те, кто покидает нас? — спрашивал Фидель в 1962 году на встрече со студентами-медиками. — Это все равно что выдавить нарыв. Те, кто нас покидает, — это гной, гной, который выделяется, когда кубинская революция выжимает общество. Насколько лучше становится организму, когда убирают гной!»
