Печальная и мужественная песня, в нашем отряде часто пели ее в те годы.
Затем озорной паренек дважды прокричал сочиненную сегодня частушку:
Партизанам путь закрытый,
Говорит фашистский гад.
На снегу стоит корыто
И пуляет наугад!
— О чем это они? — не понял ехавший со мной Кусков. — Какое корыто?
— Фольклор, — пояснил я своему заму. — Жгут сатирой немецкий бронепоезд. Да утихомирь ты их, Тимоша, распелись, точно конец войне!
Кусков спрыгнул с саней и широким шагом догнал весельчаков.
— Тихо! — донеслась его команда. — Не у тещи на поминках! Кругом вражеские гарнизоны с броневиками, а вы заладили про корыто!
Фольклор прекратился, Кусков опять подсел ко мне, и тут к нам подъехали четверо всадников. Двое были свои — командир взвода конной разведки Николай Ларченко и Валя Васильева, а двое чужие.
— Кто такие? — спрашиваю.
— Партизаны из отряда Шубы, — докладывают. Оказалось, разведчики. Их отряд стоит в Осовце, деревне, которая южнее Пасеки на десять километров…
— Как прошла карательная акция? — спрашиваю.
— А у нас ее и не было, — отвечают партизаны.
— Повезло вам, — говорю. — Много фашистов в районе?
— Гарнизоны в Верхутине и Старых Дорогах, а у нас чисто.
Оба населенных пункта остались на севере. По пути в Пасеку мы прошли между ними и счастливо избежали столкновения. Слава аллаху, думаю.
— Где можем остановиться? — спрашиваю.
— Впереди будет деревня Зеленки, там вполне можно. Мы проводим, нам по пути.
— Спасибо, — говорю. — Езжайте вперед с моими конниками и предупредите крестьян, что идут партизаны, много.
В Зеленках, как и повсюду в Белоруссии, нас встретили с трогательным радушием. Истопили бани, напекли картофельных оладий на бараньем сале. Худо одетым бойцам хозяйки дарили шерстяные носки и вязаные рукавицы.
На следующий день замполит и я поехали в Осовец, познакомились там с командиром партизанского отряда Алексеем Ивановичем Шубой и комиссаром Георгием Николаевичем Машковым, будущим секретарем по пропаганде Минского подпольного горкома партии. Оба товарища произвели на нас с Громом отрадное впечатление своим спокойствием, уверенностью и далеко не всем дающейся в условиях вражеского тыла тонкой уравновешенностью мысли и чувства.
Шуба и Машков рассказали, что в Любаньском районе относительно тихо, партизаны контролируют подавляющую часть территории и зимняя карательная экспедиция их миновала, она свирепствовала севернее, в районах Минской зоны. Неподалеку от штаба отряда, на хуторе Альбине, находится Минский подпольный обком.
— Надо съездить, — сказал Гром.
— Надо, — согласился я. — Работаем под их руководством, а лично не знакомы!
Распрощались с новыми друзьями и вернулись в свою деревню. Бойцы чинили одежду и обувь, чистили оружие. Зашли в нашу санчасть. Осенью ее личный состав увеличился на двух военных врачей из окруженцев. Михаил Островский, Александр Чиркин и сам командир медицинских сил Иван Лаврик вели прием партизан и местных жителей. Раненых не было, но случаи обморожения встречались, зима выдалась вновь жестокая.
Из санитарного отделения мы направились к разведчикам спецотряда, расположившимся на окраине деревни в двух просторных хатах. Дмитрий Меньшиков усадил нас за стол и принялся потчевать брусничным чаем. Мы выпили по две кружки и приступили к делу.
— Так вот, Дмитрий Александрович, — начал я, — получили шифровку из Центра. Москва рекомендует после тщательной разведки возвращаться на прежнее место базирования и продолжать работу на Минск. Возьмешь 20 хлопцев и на лыжах двинешься в Гресский лес. В этой суматохе да неразберихе мы порастеряли народ, постарайся выяснить судьбу Лунькова, Малева, взвода Шешко, диверсантов Сермяжко. Нащупай связи с Мотевосяном и Сорокой, в случае необходимости окажи их отрядам помощь. Если кто из партизан попал в лапы карателям — постарайся отбить. Завтра, 29 января, выступай. Задача ясна?
— Так точно, Станислав Алексеевич.
— Двигай! А мы с замполитом едем в подпольный обком. Отчитаемся о проделанной работе, получим новые инструкции. Как только разведаешь обстановку, будем все возвращаться в Гресский лес. Жду сообщений!
— Передайте обкому наш чекистский коммунистический привет!
— Будет сделано, Дмитрий.
На следующее утро разведчики ушли на север, оставив за собой глубокую лыжню, которая напомнила мне наш прошлогодний бросок через линию фронта и долгий путь в Логойский район. Вспомнились партизанские конференции, отчаянно смелые вожаки лесных воинов Долганов и Воронянский, гибель Вайдилевича и Воробьева, ранение Дуба, злоключения Ивана Розума… Умывшийся, чисто выбритый Гром нарушил мое лирическое настроение.
— Пора, Станислав Алексеевич, — сказал он. — Сани запряжены.
Хутор Альбине расположился в глубине партизанской зоны, куда оккупанты и носа не смели показать. Жизнь шла здесь нормальная, советская, и если бы не вооруженные люди на улице, можно было бы подумать, что никакой войны нет.
Первого секретаря обкома Василия Ивановича Козлова мы, к сожалению, не застали. Он улетел в Москву, очевидно, в связи с готовящимся в феврале 1943 года V пленумом ЦК Компартии Белоруссии, на котором должны были решаться актуальные проблемы партизанской и подпольной борьбы.
Нас представили второму секретарю Роману Наумовичу Мачульскому, высокому сильному человеку, в гимнастерке, с командирской портупеей. Он сидел за письменным столом в чисто выбеленной хате с белыми занавесками на окнах.
— Рад познакомиться, товарищ Градов, — сказал Мачульский. — Много наслышан о ваших боевых делах, а вижу вас впервые. Отчеты из вашего отряда получаем регулярно, гордимся успехами воинов-чекистов.
— Спасибо, — сказал я.
— Высокого мнения о вас наш уполномоченный Ясинович. И действительно, спецотряд «Непобедимый», как вы сейчас называетесь, сделал много полезного в организации партизанского движения Минской зоны. Буквально на днях собирались послать к вам наших представителей для налаживания более тесных контактов, а вы легки на помине и сами приехали.
С Громом второй секретарь поговорил о партийно-политической работе в отряде.
— Пятьдесят коммунистов, состоящие в вашей парторганизации, — сказал Мачульский замполиту, — могучая сила. Надо активнее распространять политическую информацию среди населения, помогать народу стойко переносить испытания военного времени.
— Нам бы печатный станок да минимум шрифтов, — произнес мечтательно замполит.
