Экскурсия по уютно, но без излишеств, обставленной трехкомнатной квартире не дает забыть, у кого в гостях находишься. На видных местах фото двух наших разведчиков-не-легалов — Фишера — Абеля и Молодого — Лонсдейла. Так уж сложилась судьба, что с обоими Коэнам довелось поработать. С первым в США, со вторым в Великобритании. Рядом в рамочке фотография Юрия Андропова, он в бытность председателем КГБ СССР заглядывал в эту квартиру. Портреты Морриса и Лоны, написанные, как объясняет мне хозяин, «товарищем из нашей Службы». Знаю-знаю, что это за товарищ. Полковнику СВР, заслуженному работнику культуры, художнику Павлу Георгиевичу Громушкину было доверено создать целую серию портретов наших героев-нелегалов.
А рядом — некоторым диссонансом с этим официозом — веселые и цветастые стенные газеты, открытки, написанные подчас крупным детским почерком. Это не забывали Морриса внуки и правнуки российских чекистов, вместе с которыми он и Лона рисковали за кордоном. Чуть суховатая, несколько академическая квартира согревается теплом. Мне рассказывали, что после смерти Лоны от рака в 1993 году этого тепла Моррису очень не хватало, он грустил. Но заботливые «прикрепленные» офицеры из СВР не дали впасть в депрессию.
Помимо фотографий о редкой профессии хозяина говорили и книги. Для большинства читателей — в них история разведки, для Морриса — его собственная. Тяжело опираясь на палку, достает фолиант и открывает на нужной странице: «Вот англичане пишут, будто я сделал то-то. Не совсем так». Или: «В США до сих пор верят, что… Пусть они остаются при своих заблуждениях».
А в коридоре большой рисунок испанского дома с колоннами, около которого Моррис надолго задерживается: «Приглядитесь к особняку, какие колонны, а? Я потом вам объясню». И начались воспоминания о гражданской войне в Испании, куда он приехал под именем Израэля Ольтманна, о товарищах, которые уже ушли из жизни. Характеристики он дает точные, я бы сказал, резкие, хлесткие, о некоторых отзывается без всякого уважения, особенно о парочке болтливых французов. Несколько человек из Интербригады в то время еще были живы. Кое с кем мой гид Моррис вел переписку из Москвы: создавался музей памяти интернационалистов, и Моррису было что в него передать. Один друг, с которым Моррис сражался в Испании бок о бок, хотел приехать, вроде и формальности уладили, но внезапно замолчал, пропал. У Морриса навернулись на глаза слезы — похоже, друга больше нет. Они вместе ходили в атаку, воевали в составе Интербригады с Франко, фашизмом…
Именно фашизм подтолкнул тогда многих людей, даже далеких от марксизма, в объятия Страны Советов. Гражданская война в Испании — первое и открытое столкновение с оружием в руках с нарождавшейся коричневой угрозой — объединила и сплотила тысячи антифашистов, невольно превратив их в огромный подготовительно-отборочный класс советской разведшколы. Оттуда, из Испании, в ряды тайных бойцов шагнули десятки, если не сотни, наипреданнейших. Среди них был и Моррис Коэн.
Он прошел по всем ступеням, ведущим в друзья СССР. Член Лиги молодых коммунистов, еще в детстве слышавший на нью-йоркской Таймс-сквер Джона Рида и до последних дней считавший его «лучшим оратором в моей жизни». Ночами студент-агитатор Коэн расклеивал листовки в студенческом кампусе. Потом превратился в распространителя коммунистической печати и партийного организатора. Вопреки придиркам преподавателей, пытавшихся на экзаменах завалить молодого и настырного коммуниста, он получил диплом учителя истории. А практический курс исторических истин отправился добровольно осваивать на гражданскую войну в Испанию.
Ему везло и не везло. Командовал взводом, стрелял, не промахивался, но в сражении при Фуэнтес д’Эбро был серьезно ранен: прострелены обе ноги. В барселонском госпитале его лечили почти четыре месяца. Он и сам помогал выхаживать лежачих, вместе с ним проклинавших Франко с тем большей яростью, чем чаще одерживал победы проклятый генерал. Битва приближалась к концу — и совсем для них несчастливому.
Наверно, понимали это не только добровольцы из Интербригад, но и опекавшие их советники из СССР. Благоприятного для вербовки момента упускать было никак нельзя. Где потом разыщешь-соберешь такую поголовно поддерживающую Советы массу.
И вот в 1938 году советник из СССР отправил прямо на грузовике 50–60 выздоравливающих в двухэтажный особняк, вид которого Моррис и демонстрировал мне в прихожей. Этот особняк — сколько же, интересно, людей через него прошло? — и довел Коэна до Москвы.
Он был третьим из американцев, которого пригласили «на интервью». Не все, с кем говорили и кому предлагали, согласились идти в разведку. А Моррис без колебаний сказал «да!».
Некоторые авторы пишут, что Коэн — это последняя перед побегом в США вербовка резидента Александра Орлова. Однако Моррис в разговоре со мной это утверждение решительно опроверг. Был другой человек и другая беседа в том особнячке с четырьмя колоннами. Но результат тот же: в 1939 году, когда в Нью-Йорке развернулась международная выставка, в кафе неподалеку от нее к Коэну подсел приехавший из Москвы молодой паренек. По виду — еврей, как и Коэн. Подозреваю, что в твердой транскрипции фамилия Морриса звучала бы скорее как Коган. А настоящее имя встретившегося с ним сотрудника советских органов безопасности — Семенов Семен Маркович. Одесский мальчик из бедной еврейской семьи, окончил Московский текстильный институт и с 1937 года служил в НКВД. В США успевал делать сразу два важных дела — учиться в Массачусетсском университете, диплом которого впоследствии и получил, а также работать в резидентуре советской внешней разведки под псевдонимом «Твен».
Соотечественники и почти одногодки понравились друг другу. Коэн пригласил Твена заглянуть к нему домой. Там, в скромном жилище Морриса, а не в кафе на глазах у всех, новый друг и протянул ему сломанную расческу. «Вещественный пароль», как говорят в разведке, точь-в-точь пришелся к половинке расчески, захваченной Моррисом из Барселоны. Твен и стал первым — из шести — советским куратором, который приступил к работе с Луисом. Такой оперативный псевдоним присвоили Моррису в Центре. В 1941 году, уже состоя в браке, Луис завербовал с разрешения Москвы жену Леонтину, или коротко Лону, которая получила кодовое имя Лесли.
В двух-трех довольно солидных зарубежных изданиях Коэна с определенной долей сомнения называют американцем, а вот Лону зачислили в советские разведчицы: нелегально заброшенная в Штаты, Леонтина вышла замуж за Морриса фиктивно. Ерунда. Леонтина Тереза Петке родилась в 1913 году в Массачусетсе. Родители ее эмигрировали в Америку из Польши, и в жилах ее действительно текла славянская кровь. Член компартии США, профсоюзная активистка, она познакомилась с будущим супругом там, где и должна была по логике познакомиться: на антифашистском митинге. Догадывалась о связях мужа с русскими, а затем, когда ему разрешили раскрыться перед женой, сразу же согласилась работать на Советский Союз из бескорыстных побуждений. Истинно бескорыстных, ибо, как рассказывал мне один из шестерых российских разведчиков-кураторов Коэнов, любая попытка вручить им вознаграждение вызывала решительный отказ. В конце концов договорились, что «Волонтеры», так по вполне понятным соображениям, но без ведома Морриса, окрестили его группу в Москве, будут принимать деньги не за добытые сведения, а исключительно на оперативные нужды: покупку пленок, фотоаппаратов, поездки на поездах и на такси. Так однажды Моррис и Лона вывезли с военного завода новейший пулемет. Этот эпизод из их разведдеятельности запомнился Моррису потому, что ствол был тяжелый, длинный и никак не помещался в нанятый кеб. Пришлось втискивать его в багажник машины с дипломатическим номером, догадайтесь, пожалуйста, какой страны.
