В двух-трех довольно солидных зарубежных изданиях Коэна с определенной долей сомнения называют американцем, а вот Лону зачислили в советские разведчицы: нелегально заброшенная в Штаты, Леонтина вышла замуж за Морриса фиктивно. Ерунда. Леонтина Тереза Петке родилась в 1913 году в Массачусетсе. Родители ее эмигрировали в Америку из Польши, и в жилах ее действительно текла славянская кровь. Член компартии США, профсоюзная активистка, она познакомилась с будущим супругом там, где и должна была по логике познакомиться: на антифашистском митинге. Догадывалась о связях мужа с русскими, а затем, когда ему разрешили раскрыться перед женой, сразу же согласилась работать на Советский Союз из бескорыстных побуждений. Истинно бескорыстных, ибо, как рассказывал мне один из шестерых российских разведчиков-кураторов Коэнов, любая попытка вручить им вознаграждение вызывала решительный отказ. В конце концов договорились, что «Волонтеры», так по вполне понятным соображениям, но без ведома Морриса, окрестили его группу в Москве, будут принимать деньги не за добытые сведения, а исключительно на оперативные нужды: покупку пленок, фотоаппаратов, поездки на поездах и на такси. Так однажды Моррис и Лона вывезли с военного завода новейший пулемет. Этот эпизод из их разведдеятельности запомнился Моррису потому, что ствол был тяжелый, длинный и никак не помещался в нанятый кеб. Пришлось втискивать его в багажник машины с дипломатическим номером, догадайтесь, пожалуйста, какой страны.
— Зато сэкономили на такси, — пошутил Моррис.
Кстати, пулемет в полном сборе «достала» Лона-Лесли. Незадолго до кончины Лоны Коэн СВР России помогла осуществить ее мечту: в Москву из США приехала родная сестра. Собиралась приехать еще… Формально въезд в Штаты не был закрыт и для миссис Коэн. Ни против нее, ни против мужа никаких официальных обвинений не выдвигалось.
Правда, когда в 1957 году в Нью-Йорке арестовали советского разведчика под именем Абель, в вещах его нашли две фотографии супругов — на паспорт. Агенты ФБР осведомились у соседей к тому времени уже исчезнувшей четы Коэн, не видели ли они когда-нибудь этого человека. Соседи искренне колебались. Кажется, однажды под Рождество похожий скромно одетый мужчина наведывался к Моррису и Лоне.
Добравшись до СССР, Коэны приняли советское подданство, и Моррис с гордостью продемонстрировал мне свой довольно-таки потрепанный паспорт, сказав, что он такой же гражданин России, как и я, попросил никогда больше не называть его мистером. Или товарищ, или просто Моррис, ну Питер. Он и сам слегка путался в собственных именах, и рассказывая о жене, называл ее всякий раз по-разному — Лесли, Лона, Леонтина, Хелен. Один раз вырвалось и совсем необычное имя, назвать которое я по понятным причинам не имею права.
Детей у супругов не было, и о причинах этого догадаться несложно. Хотя есть и другая версия. Играя в американский футбол, Моррис получил сильный удар ногой в пах. И вот тут начинается забавная история. Статистика любимой в США игры ведется безукоризненно. И во многом благодаря этому самому футболу американцы раскопали, что Моррис Коэн действительно свой, коренной, а не из СССР засланный. В колледже, а не в университете этот игрок, родившийся в Нью-Йорке в 1910 году, выступал за студенческую сборную и даже получал спортивную стипендию. Моррис подтвердил, что в юные годы был страстным игроком. «Может, поэтому у меня до сих пор болит и ноет по ночам разбитая во время игры в Миссисипи коленка. А еще в одной схватке меня так саданули прямо между ног, что с поля унесли на носилках. Долго лечили…» И тяжело вздохнул.
Коэн не знал, остались ли у него в США родственники. Отец — откуда-то из-под Киева, мать родилась в Вильно, а жили в Нью-Йорке в страшной бедности в районе Ист-Сайда. По-русски в семье никогда не разговаривали.
Люди, знавшие чету Коэн достаточно близко в Москве, как и полковник Юрий Сергеевич Соколов, один из шести связников, работавших с ними в США, утверждают: у разведчи-ков-нелегалов была идеальная совместимость. Верховодила вроде бы Лона, однако решения принимал как в США, так потом и в Англии, и в Москве молчаливый Моррис. Лона щебетала по-русски, он погружался в книги на английском. Правда, во время встречи признался мне, что теперь долго читать не может — болят глаза.
На длинный список моих напечатанных по-английски вопросов смотрел через огромную лупу. На многие из них ответов так и не последовало — он показал себя большим мастером уходов в сторону. Рассказывал о трудном нью-йоркском детстве, об отце — сначала уборщике, потом торговце овощами. Я понял, что многие конспиративные встречи проходили именно в папиной зеленной лавке. Видимо, отец не только догадывался о его нелегальной работе, но даже иногда ему помогал.
С удовольствием Моррис вспоминал лишь о хрестоматийном эпизоде, случившемся в Великую Отечественную, — о вывозе чертежей из секретной атомной лаборатории в Лос-Аламосе, где так отличилась Лесли. Не могу его не привести, несмотря на то, что этот подвиг описан во многих книгах и вошел во многие учебники разведки разных стран как пример не только мужества нелегального разведчика, но и его находчивости и хладнокровия.
Шла война, и в июне 1942 года Коэна мобилизовали. Служил он в разных местах, даже где-то на Аляске. Так что из армии было не выбраться. Вот и пришлось Джонни — еще один связник группы «Волонтеров», он же легальный советский разведчик Анатолий Яцков, — послать на встречу с неведомым агентом Персеем в неблизкий от Нью-Йорка Лос-Аламос Лону Коэн. Она должна была взять у незнакомого молодого человека, работавшего в секретной атомной лаборатории, «что-то» и передать это «что-то» Яцкову, или, как говорил Моррис, «нашим» в Нью-Йорке. Лона не догадывалась, за чем именно едет.
Получила с трудом отпуск на военном заводе и чуть обезопасилась свидетельством нью-йоркского врача: отправляется на курорт Альбукерк подлечить легкие. А это недалеко от Лос-Аламоса или Карфагена, как называли его в Центре. Но и в Альбукерке за приезжими тоже приглядывали, поэтому Лона поселилась в Лас-Вегасе, городке, название которого абсолютно схоже с именем мировой столицы казино. Снимала комнатенку у какого-то железнодорожника и лечилась, принимая процедуры. Перед отъездом ей показали фото агента, вошедшего затем в историю под именем Персей.
Тех, кто работал в атомной лаборатории, из закрытой зоны в город выпускали лишь раз в месяц по воскресеньям. В этот день они с Лоной и должны были встретиться в Альбукерке на оживленной площади у храма. Здесь, на мой непросвещенный взгляд, резидентура чересчур намудрила, решив, что одного пароля недостаточно. Персей должен был держать в правой руке журнал, в левой — желтую сумку, из которой торчал бы рыбий хвост. И не просто рыбий — а сома. Если сумка повернута к Лесли лицевой стороной с рисунком, то к Персею можно подходить смело: слежки нет. Далее следовали обмен паролями и передача сумки.
