Государственная деятельность всегда предполагает осуществление мер не только благих для населения, но и таких, что связаны с лишениями. Нельзя быть правителем и для всех являться благодетелем, невозможно управлять и всем управляемым постоянно угождать. Александр I хорошо понимал это.
Современники недоумевали, как мог этот император возвысить и держать при себе человека со столь дурной репутацией, какой пользовался в обществе Аракчеев. Мало кто догадывался, что Александру Павловичу как раз и нужен был временщик с такой репутацией.
В числе немногих, кто понимал это, был Н. И. Греч, знавший Аракчеева, по собственным его словам, «довольно коротко» и называвший графа «нравственным уродом». Вот что писал он об Аракчееве в своих «Записках»: «Александр видел в нем одного из тех, которые были верны его отцу, видел человека, по наружности, бескорыстного, преданного ему безусловно и сделал его козлищем, на которого падали все грехи правления, все проклятия народа».
В. И. Штейнгейль, описывая в письме к Николаю I от 11 января 1826 года обстановку последнего десятилетия царствования Александра, отмечал: «Всей России сделались известны сцены, которых никто не мог полагать возможными в царствование государя, толико кроткого, человеколюбивого! Общее недоумение разрешалось одним лицом графа Аракчеева. Оно во всех подобных действиях служило экраном для особы монарха».
Сам Александр определял роль Аракчеева при своей августейшей особе еще яснее. Как-то раз граф серьезно занемог и был не в состоянии поехать к Его Величеству с докладом. Послал с бумагами своего адъютанта П. А. Клейнмихеля. Александр, увидя вместо Аракчеева Клейнмихеля, встревожился:
— А что же Алексей Андреевич?
— Граф сегодня не может.
— Ах, как же быть? Что с ним? Был ли доктор? — всерьез заволновался Александр.
— Успокойтесь, Ваше Величество, граф слегка простудился.
Но Александра успокоить было нелегко.
— Ты не понимаешь, что такое для меня Аракчеев, — сказал государь Клейнмихелю. — Все, что делается дурного, он берет на себя, все хорошее приписывает мне.
В последние годы своего царствования Александр много ездил по России. В губерниях, в которых ожидалось прибытие Его Величества, шло бурное дорожное строительство: прокладывались новые дороги, переделывались старые, рылись канавы — горы земли перемещались с одного места на другое. Деревенское население, сгонявшееся на эти работы, терпело неисчислимые страдания. Местная администрация вовсю пользовалась ситуацией и бойко торговала дорожными повинностями. По словам П. А. Вяземского, «народ кряхтел, жаловался и приписывал все невзгоды Аракчееву, который тут ни душой, ни телом не был виноват».
Подобные случаи показывают, что в роли козла отпущения Аракчеев был жизненно необходим не только императору, но и его бюрократии. Выступая в образе «злого временщика», Аракчеев принимал на себя солидную часть народного гнева, предназначенного чиновникам. Потому чиновная братия всячески старалась поддерживать в народе его дурную репутацию.
Сам граф вполне сознавал это и глубоко страдал. «Видно, вам со мною одна участь, — жаловался он И. А. Пукалову, — я всегда на оное счастлив, что все относят ко мне, что я и во сне не вижу, а узнаю уже после всех. Но что же делать, когда оному пособить нечем? Другие же, напротив того, очень счастливы, делая исподтишка, и про то никто не знает, не ведает».
Однако жалоба жалобой, а служба службой. Если разным мелким начальникам Аракчеев не собирался и малейшим образом потрафлять в их стремлении свалить часть собственных грехов на его персону, то императору Александру, пусть и скрепя сердце, но подыгрывал. И нередко довольно своеобразно.
В книге «Жизнь графа Сперанского» М. А. Корф описал историю о том, как Михайло Михайлович, будучи губернатором в Пензе, просился в отпуск для поправления своих финансовых дел. Купив имение во вверенной ему губернии, он оказался опутанным долговыми обязательствами и, дабы снять их с себя, решил продать свое новгородское имение Великополье. 11 марта 1819 года Сперанский обратился к Аракчееву с письмом: «Ни начать, ни продолжать моей просьбы об отпуске я никак не решился бы, если б не был принужден к тому самою крайнею необходимостью. Кто имеет на руках дочь без матери и 200000 руб. долгу, при маловажном и запутанном имении, тот осужден все терпеть, всем жертвовать, чтоб исполнить первые свои обязанности. Сроки долгов моих сближаются, продажа имения не сходит с рук; устроивать дела сего рода, сколь я ни старался, но за 1600 верст — когда на один вопрос и ответ потребно почти полтора месяца — нет никакой возможности. Один иск возбудит все другие, и таким образом, быв спасен одними милостями Государя от предстоявшей мне бедности, я найдусь снова в том же или еще горшем положении. Я уверен, что если нужды мои справедливым и благосклонным вниманием вашего сиятельства представлены будут Государю Императору в истинном их виде и отделены от всех побочных и невместных предположений, то Его Величество не презрит моей просьбы».
Ответ на это письмо дан был Сперанскому 24 марта. Под ним стояла подпись Аракчеева. Сперанский уведомлялся в том, что имение его велено купить в военное поселение за назначенную им цену в 140 тысяч рублей. Вместе с тем в ответе говорилось: «Настаивать у Государя об отпуске вашем в то самое время, когда Его Величеству угодно было удостоить вас новою доверенностию и дать вам препоручение столь важное для пользы государства[172], мне показалось неприличным. Если хотите принять от меня искренний совет, то по лучшему моему разумению, я полагаю необходимым вам сообразоваться в точности с Волею Государя Императора. Исполнив оную, я уверен, что Его Величество будет уметь ценить новую заслугу, вами Ему оказанную, и тогда ваши домашние дела с пользою для вас и легко устроятся». Приведенное письмо было начертано рукой писаря. Вместе с ним Аракчеев послал Сперанскому другое письмо — частное и собственноручное, где в заключение приписал: «На письмо ваше от 11-го марта прилагаю мой формальный ответ». Эта фраза, а также то, что официальный ответ подписан был Аракчеевым, наконец, само его содержание дали М. А. Корфу основание уверенно назвать автором данного ответа Аракчеева. Между тем черновик его, хранящийся ныне в аракчеевском фонде Отдела рукописей Российской государственной библиотеки, показывает руку Александра I. Именно он, российский самодержец, являлся автором подписанного Аракчеевым текста ответа на письмо Сперанского от 11 марта 1819 года.
Подобным же образом Александр прятался и от других сановников. В феврале 1820 года обратился к нему из Риги с просьбой об увольнении от службы генерал-губернатор маркиз Ф. О. Паулуччи. Официальное прошение на высочайшее имя Паулуччи выслал в адрес Аракчеева. Личным письмом он просил графа вручить бумагу Александру и походатайствовать перед Его Величеством о предоставлении ему скорой отставки. Алексей Андреевич передал Александру прошение маркиза, не исключено, что и словечко за него замолвил, но у государя было на сей счет свое твердое мнение. Александр не хотел отпускать опытного сановника со службы, но вместе с тем не желал заиметь в нем еще одного недовольного. Аракчеев помог Александру легко выйти из трудной ситуации. Его Величество написал маркизу Паулуччи ответ с отказом от имени Аракчеева[173]. Граф переписал его и 20 февраля отправил за своей подписью в Ригу:
