И сам Октавиан, и все вокруг, в Италии и в Риме, хорошо понимали, что на этой почве неизбежен конфликт между ним и Антонием; данная тема всплывает в переписке Цицерона с Аттиком, которая вводит нас в самую гущу событий. Октавиану были нужны связи в римском обществе, и поэтому его первым шагом в затеянной им сложной политической игре стала поездка в Неаполь (18 апреля), где он на следующий день встретился с Бальбом; оттуда, ни дня не медля, он отправился на куманскую виллу Цицерона и там беседовал с этим влиятельнейшим сенатором и врагом цезарианцев, прежде всего Антония, о своем вступлении в наследство.39 Из следующих писем мы узнаем новые подробности. Оказывается, Октавиан остановился на вилле своего отчима; во время встречи с Цицероном он держался так, что этот постоянно довольный собой самовлюбленный по.зер решил, будто Октавиан ему «целиком предан».40 Действительность была иной. Во время визита к Цицерону Октавиана сопровождали его отчим Луций Марций Филипп и зять (муж его сестры) Гай Клавдий Марцелл; они договорились, что Цицерон использует все свое влияние в сенате и в народном собрании для поддержки Октавиана, а последний обеспечит ему защиту.41 Очевидно, имела место элементарная политическая сделка: обе стороны объединялись против общего врага – Антония.
Между тем в Брундисий к Октавиану стекались цезарианцы – друзья Цезаря, его вольноотпущенники, рабы и воины; одни везли снаряжение и деньги в Македонию, другие доставляли деньги и подати, поступавшие из других провинций, в Брундисий.42 Настроения октавиановского окружения очень беспокоили Цицерона. 22 апреля Цицерон пишет Аттику: «С нами здесь почтительнейший и дружественнейший Октавий, хотя его люди приветствуют его Цезарем, но Филипп этого не делает, и я тоже: я отрицаю, что он может быть добрым гражданином; его окружают многие, заявляя, что это невозможно вынести; как ты думаешь, что будет, когда мальчишка явится в Рим, где наши освободители не могут быть в безопасности?».43
Наконец, Октавиан двинулся в Рим. Сопровождавшая его толпа цезарианцев росла с каждым днем; ветераны Цезаря и колонисты приходили его приветствовать; они оплакивали Цезаря, поносили Антония за то, что он не отомстил за столь гнусное преступление, и выражали готовность сражаться, если их кто-нибудь поведет в бой.44 Октавиан с удовольствием все это выслушивал: демонстративная поддержка цезарианцев, ветеранов и колонистов, была ему настоятельно необходима; однако вести их на Рим он не хотел, надеясь, быть может, договориться с Антонием.
В Рим Октавиан прибыл в конце апреля как частное лицо, скромно и с небольшой свитой, желая показать, что он озабочен только принятием наследства.45 Впрочем, по Риму поползли слухи, возможно инспирированные самим Октавианом, что при его вступлении в город вокруг солнца появилось радужное кольцо, а в гробницу Юлии, дочери Цезаря, ударила молния.46 Каждый мог догадываться о значении этих предзнаменований. Октавиан всячески старался показать, что он никому не угрожает, не затаил недовольство и не предполагает мстить.47
На следующий день по приезде Октавиан сообщил претору Гаю Антонию, брату упоминавшегося выше Марка Антония, о том, что он принимает усыновление Цезаря, и его заявление было официально запротоколировано.48 Около 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию; там Октавиан произнес речь. Он говорил о своем решении принять наследство главным образом для того, чтобы выполнить завещание Цезаря и раздать римлянам по 300 сестерциев.49 Однако взаимные улыбки продолжались недолго. Уже первая встреча Октавиана с Антонием показала, насколько их противоречия глубоки. По сути дела Октавиан потребовал у Антония власти и захваченных им денег, которые должны были получить наследники первой очереди, т. е. прежде всего Октавиан. Излагая речь Октавиана, обращенную к Антонию, Аппиан вкладывает в уста говорящего упреки в том, что Антоний не отомстил убийцам, требование помогать или хотя бы не мешать, когда он, Октавиан будет совершать месть, и возвратить деньги Цезаря («чеканное золото», – пишет Аппиан), которых должно хватить для раздач тремстам тысячам человек. Слухи, ходившие по Риму, будто Октавиан не требует у Антония своих денег, можно рассматривать, очевидно, как очередной пропагандистский трюк. Содержался в речи и легкий намек на самое щекотливое обстоятельство, именно, что Цезарь избрал своим приемным сыном (и, как подразумевалось, преемником) его, Октавиана: «Сказано тебе (это) как ближайшему другу Цезаря и удостоенному им наибольшей почести и власти, который, наверно, и сам бы стал его приемным сыном, если бы он знал, что ты предпочитаешь быть потомком Энея, а не Геркулеса».50 Со своей стороны Антоний решил с первых же шагов продемонстрировать разницу между собою – консулом, обладающим фактически верховной властью, и явившимся бог весть откуда, приняв всерьез завещание Цезаря, наглым мальчишкой-претендентом. Антоний заставил Октавиана долго ждать приема у ворот в Помпеевы сады, где он тогда находился; весь Рим должен был видеть и глубочайшее унижение Октавиана, и то, что он приходит к Антонию просителем.51 Отвечая Октавиану, если следовать изложению Аппиа-на, Антоний сразу же заявил, что Цезарь вместе со своим именем и наследством вовсе не завещал и не мог завещать Октавиану власть, так что все претензии такого рода со стороны Октавиана беспочвенны; уступки сенату были сделаны для того, чтобы обеспечить Цезарю почетное погребение; от денег, принадлежавших Цезарю, ничего не осталось, а на другое имущество Цезаря много претендентов, которые будут требовать их по суду. Не обошел Антоний и скрывавшихся в речи Октавиана ядовитых стрел. Он шел напролом: «Ты намекаешь, будто я стремлюсь к высшей власти, хотя я не стремлюсь, но и не считаю для себя недостойным быть верховным правителем; ты огорчаешься, что меня нет в завещании, а сам признаешь, что мне достаточно и происхождения от Геркулеса».52
Разрыв был полным и для Октавиана имел тяжелые последствия. Конечно, Октавиан набирал очки в пропагандистской борьбе: слишком разителен был контраст между ним, обнаруживавшим по отношению к Антонию внешнюю почтительность, и последним, оскорблявшим его и наносившим ему жестокие обиды.
И все же Антокий, делая вид, что он хлопочет об утверждении усыновления Октавиана на куриатных комици-ях, добился с помощью одного народного трибуна, что принятие соответствующего решения было отложено. По сути дела он воспрепятствовал оформлению усыновления Октавиана;53 строго говоря, Октавиан не был признан сыном Цезаря, хотя и продолжал себя так называть и именоваться Гай Юлий Цезарь. Из окружения Антония про Октавиана распространялись порочащие слухи (наш источник, естественно, отзывается о них, как о клевете); его обвиняли в разврате и муже-ложестве; именно этим способом он якобы добыл себе усыновление и даже пытался заработать 300 тыс. сестерциев.54 Что бы Октавиан ни предпринимал, Антоний всячески старался ему помешать и чинил по отношению к нему всякого рода беззакония и несправедливости.55 Другой стороной этой политики Антония были его попытки, правда чрезвычайно непоследовательные, сблизиться с убийцами Цезаря и стоявшими за ними сенаторскими кругами. Именно так воспринимали (или пытались убедить Антония, что именно так воспринимают) поведение Антония сами Брут и Кассий, выражавшие свое беспокойство по поводу того, что в Риме собираются толпы ветеранов.56 Имелись в виду, очевидно, стекавшиеся в Рим сторонники Октавиана. Антоний ответил на упреки резким эдиктом и таким же письмом непосредственно Бруту и Кассию.57 Желая сохранить популярность в среде цезарианцев, Антоний не мог поступить иначе, но заигрывание продолжалось.
