Помню, как однажды я собрала кучу детей, посадила их всех в лодку и мы поплыли по середине Днепра. Кто-то нас заметил и доложил родителям детей. Те сбежались на берег и подняли целую панику. Вызвали моего отца. Прибежав на берег, отец снял пояс и угрожая мне, мчался вдоль берега за лодкой и кричал, чтобы я сейчас же причалила к берегу. А я кричала в ответ, что причалю, если он уйдет. Когда он ушел, мы высадились на берег. Родители расхватали своих детей, а я убежала в рощу, чтобы отец меня не нашел.
Таких случаев было много. За мое отчаяние меня прозвали «рыжая команда», потому что вокруг меня всегда была целая орава ребят. Мы взбирались на деревья, разоряли птичьи гнезда, качались на верхушках, — все это нам казалось отважным и забавным. В школе я училась хорошо. Мне было легко учиться и даже скучновато. Но все шло своим путем. Родители жили своей жизнью: ходили в гости или принимали гостей у себя дома. Было весело и мирно.
Но вот я стала замечать, что многие дети не приходят в школу. Почти во всех классах организовали группы школьников, которые должны ходить по домам отсутствующих, говорить с родителями и «притягивать» детей в школу. Меня тоже назначили в одну из таких групп. И вот однажды после занятий мы пошли в деревню «притягивать» отсутствующих из нашего класса. Мы ходили от дома к дому, где жили наши одноклассники. Иногда нас не пускали в дом, говорили, что ребенок болен и скоро придет в школу. Другие сердились и посылали прочь без всяких объяснений. Только немногие говорили истинную правду: нечего есть. Они показывали нам школьников, лежащих на печи с раздутыми животами и опухших. И только теперь мне стало ясно, что не везде все было благополучно, как тогда у нас дома. Отец имел хорошую должность и принадлежал к классу привилегированных. Поэтому у нас был и белый хлеб, и сливочное масло, и другие продукты. Большинство же населения в начале 30-х годов умирало с голоду. Люди ели траву, собирали всякие семена с бурьяна, «кашку» с цветов акации и делали хлеб.
Школы в это время почти опустели. Чтобы привлечь детей к учебе, в школе организовали горячие обеды. Всем посещающим раз в день выдавали горячий обед. Он состоял обычно из густого пшенного супа и чечевицы. Каждый должен был приносить свою тарелку и ложку. И вдруг опять школа наполнилась детьми. Школьники начали приводить своих братишек и сестер, чтобы и те получили что-нибудь поесть.
Кроме этого, были также организованы бригады по сбору колосьев в поле. После жатвы в поле много колосьев валялось на земле. Обычно люди шли туда и собирали их для себя. Но государству был нужен хлеб. Таким образом колосья собирали и отдавали государству. Некоторые дети прятали колосья и приносили домой, несмотря на «мораль», которую нам читали преподаватели, что, мол, нельзя обманывать государство. Но так как колхозников не хватало, чтобы собирать колосья, школьная администрация должна была мириться с некоторым «утаиванием» их. По крайней мере, на сбор колосьев приходило даже больше детей, чем в нормальное время.
Хотя в нашей семье было достаточно пищи и никто из нас, детей, ничего не подозревал о голоде, некоторые случаи, как бы между прочим, заставляли меня задуматься о странности какой-либо ситуации. Помню, как однажды, придя со школы, я взяла большой кусок белого хлеба с маслом и салом и хотела идти на улицу. У порога меня задержала бабушка:
— Съешь хлеб, а потом иди на улицу. Нельзя есть хлеб на улице, — строго сказала она.
Я села у стола и съела свой хлеб, подчиняясь странному взгляду бабушкиных глаз. Да, на улице, где я играла с детьми, никто не ел белого хлеба. Белый хлеб был в то время роскошью. Некоторые дети рассказывали мне, как они вместе с родителями ходят в степь собирать курай, колючее степное растение. Когда оно высохнет, из него выпадают черные мелкие зерна, из которых люди в то время делали блинчики, кураинники. Я никогда их не пробовала, но вряд ли они были вкусными. Но люди ели их. Ели также эту «кашку» с акации, от которой раздувало живот.
Другой странный случай тоже запомнился мне на всю жизнь. Как-то мама и мы все дети вместе с Кузнецовой и ее двумя мальчиками, Теней и Толей, пошли в лес собирать ягоды. Бабушка осталась дома. В лесу было много кустов, и мы рассыпались по ним с корзинками. Все были в чудном настроении и перекликались друг с другом. Было прохладно и приятно в лесу на свежем воздухе. До этого мы устроили маленький пикник, во время которого много смеялись и шутили. Теперь же каждый старался набрать побольше ягод в корзинку и похвастаться перед другими. Вдруг откуда-то послышался встревоженный крик нашей мамы. Я выбежала из-за кустов на поляну, где она стояла и, бледная, дрожащими губами что-то говорила шепотом, показывая на ближний куст. Вся наша компания, которая сразу же сбежалась на ее крик, сбилась вокруг нее. Все растерялись и в испуге пристально всматривались в куст, куда она показывала. Через несколько минут оттуда вынырнула лохматая голова с заросшим лицом огромного мужчины. Он как-то дико смотрел на нас. В руках он держал ржавую консервную банку. Он тоже как бы в нерешительности глядел на нас, сбившихся как бараны в кучку. Затем резко повернулся и быстро убежал прочь. Мы успели только заметить, как мгновенно заколыхались кусты, и все опять затихло.
Постояв минуты две, мы все, не отходя теперь друг от друга, начали выходить из леса. К счастью, дорога была недалеко, и все мы легче вздохнули, когда очутились вне леса. Теперь мы прибавили шагу и быстро пустились домой. Ягод мы так и не насобирали в этот день.
После этого случая в лесу мы перестали ходить по ягоды. Старшие говорили, что теперь стало опасно в лесу — везде рыскают голодные люди и — все может случиться. Это «все может случиться» долго оставалось для меня загадкой. Я часто замечала, что взрослые всегда чего-то недосказывают, как бы что-то скрывают от нас, детей, и поэтому мир казался мне каким-то таинственным, недоступным для меня, именно потому, что я не была «взрослой». Только еще один случай, который тоже запомнился на всю жизнь, объяснил мне, что это «все может случиться» значило.
Несмотря на хорошую жизнь в Паньковке, мы все, дети, болели малярией. Особенно она трепала нас летом и осенью. На меня набросилась она с необыкновенной яростью. Помню, как однажды осенью, когда уже началась школа, я часто вынуждена была оставаться дома. Изнуренная и высохшая от высокой температуры и сильных приступов, я бессильно лежала в кухне на диване, где, обыкновенно, днем было весело, потому что там всегда кто-то был. Однажды я была там с мамой. Она месила тесто для хлеба. Вдруг в дверях показалась группа детей, — я тотчас же узнала своих одноклассников. Оказалось, что они пришли «притягивать» меня в школу, так как я не была уже почти неделю. При виде их яркая краска ударила мне в лицо. Мне было стыдно. Когда-то я была в такой же бригаде по притягиванию в школу, а теперь и меня пришли притягивать.
