Потом, чтобы не утомлять Аиду Михайловну, все перешли в кухню, небольшую, но уютную. Никому не хотелось уходить. Вольфа Григорьевича нельзя было оставлять одного с его мыслями о смертельно больном, самом дорогом и любимом человеке. У него во всем мире не было больше ни одной родной души. Уничтожая целые народы ради торжества своей сумасшедшей идеи, Гитлер уничтожил и всех родных Мессинга.
Вольф Григорьевич не мог усидеть на одном месте, часто вставал и ходил взад-вперед.
Молчание нарушил академик Блохин:
— Вольф Григорьевич, дорогой мой, не нужно так переживать… Знаете, бывает так, что больному плохо, а потом вдруг наступает улучшение и больной живет долго и в приличном состоянии здоровья… Я помню…
Мессинг не дал ему договорить. Его трясло, руки дрожали, и по лицу пошли красные пятна.
— Послушайте, — почти закричал он, — я не мальчишка! Я Мессинг! Не говорите мне глупости, она уже не выздоровеет. Она… умрет.
Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Или наступит то состояние нервного шока, которое как увертюра открывало его выступления на сцене. Он стих, постоял с минуту посреди кухни и тихо сказал:
— Она умрет 2-го августа в семь часов вечера…
Сам он тут же расслабился, вернее сник, плетью повисли руки, и он тихо опустился на стул. Я быстро взглянула на Блохина — оценить реакцию. Знаменитый врач обомлел от сверхчеловеческого прогноза. Сейчас не узнать было в нем уверенного в себе целителя. В его глазах читался и ужас, и почтение одновременно.
О, Боже! Как хочется, чтобы хоть на этот раз Мессинг ошибся в ясновидении. Вновь воцарилась гнетущая тишина, и когда все расходились, не было сказано ни единого слова — только прощальные жесты.
Разве это не ужасно, когда в семье есть человек, знающий точно о предстоящем горе? Тогда жизнь, как на аэродроме — вылет откладывается, но будет непременно…
Слух о предсказании не мог не просочиться в медицинские и научные круги Москвы. Возможно, что и сам академик Блохин рассказал своим коллегам о предвидении Мессинга. Но так или иначе, его мрачный прогноз стал достоянием многих москвичей, и все со смешанным чувством ждали рокового дня: никто не желал смерти, но и любопытство не покидало людей. А вдруг?.. Наступил июль, состояние Аиды Михайловны заметно ухудшилось. Напряжение росло, день для нас пролетал быстрее секунды. Июль прошел.
1 августа мой день рождения, а завтра… Я-то помнила о нем, получая поздравления. Я думала о завтра.
О, как хочется вычеркнуть этот день из календаря, перехитрить судьбу и время!
Но оно наступило — это страшное ЗАВТРА.
Утром я получила приглашение посетить Мессингов. Вольф Григорьевич беззвучно плакал на кухне, хотя смерть и не пришла еще в дом. В чаду сигаретного дыма я не сразу увидела его согбенную фигуру над кухонным столом. А в доме тишина — до болезненного звона в ушах. Изредка отвечали на телефонные звонки, передавали приветы Аиде Михайловне. Она в полном сознании отвечала словами благодарности, и ничто не указывало на близкий конец. После шести часов вечера она даже стала больше, чем прежде, говорить, вполне четко и ясно. Чаще обращалась ко мне с просьбами. Я теперь заменяла ей уехавшую домой медсестру. В половине седьмого она попросила меня принести стакан воды… Страх медленно заполнял меня и рос с каждой минутой.
Ровно в семь часов Аиды Михайловны не стало… Приход зловещей старухи с косой был предсказан с точностью до минуты!
Втроем — Вольф Григорьевич, Ираида Михайловна и я — просидели мы всю ночь безмолвно, в глубоком трауре. Вольф Григорьевич курил несчетное количество сигарет, надрывно всхлипывал и стонал.
Хоронили Аиду Михайловну 5 августа на Востряковском кладбище, в еврейской части, с соблюдением всех религиозных обрядов. Так хотел Мессинг. Кантор, знакомый Вольфа Григорьевича, пел заупокойную молитву. Пришло много друзей, знакомых и просто тех, кто лишь мельком знал Мессинга. Но академика Блохина на похоронах не было.
С тех пор ежегодно второго августа в семь часов вечера в доме на Новопесчаной улице собирались близкие друзья, чтобы минутой молчания почтить память жены, друга и помощника Вольфа Григорьевича.
5. Вольф Мессинг у могилы жены. Москва, 1963 г.
Прошли считанные дни, а вокруг могилы уже появилась ограда и черная мраморная доска, на которой я впервые прочла ее девичью фамилию — Рапопорт.
Сам Мессинг впал в состояние глубочайшей депрессии и подавленности. Ему не под силу было даже поднять телефонную трубку, он мог с трудом одеться или приготовить себе что-нибудь поесть.
Вот ведь и здесь тайна! На сцене он мог давать невероятные приказания другим, волевым усилием заставлял их исполнять свое желание, а сам с собой становился немощным! Тягостно было видеть его таким.
Так продолжалось девять месяцев. Тяжело было находиться у них дома. Давила тишина и безмолвие. Казалось, Мессинг уже навсегда вышел из строя.
Чтобы жизнь прошла интересно и не бесполезно, человек посвящает себя многим вещам. Но я думаю, что наиболее часто человек отдает себя воспитанию детей или любимому делу. Наличие хотя бы одного из этих пунктов не только приносит человеку удовлетворение и ощущение полезности, но и помогает легче переносить жизненные невзгоды, материальные трудности, быстрее придти в себя после болезни и любых бед, встречающихся на пути.
У Мессинга не было детей, так что оставалась лишь одна надежда — его любимая работа.
Первые несколько месяцев после смерти Аиды Михайловны никто даже не пытался заговорить с ним об этом.
К этому времени сестре Аиды Михайловны — Ираиде Михайловне пришлось взять на себя хозяйство в доме. Эта очень волевая, много испытавшая на своем веку, редко улыбающаяся женщина, с несколько надменным лицом, никому не показывала своих переживаний в связи со смертью сестры и делала все, чтобы вернуть Мессинга к жизни.
Через полгода после смерти Аиды Михайловны, она начала заговаривать с Вольфом Григорьевичем о работе. Он в ответ болезненно морщился и, почти плача, говорил: «Я не могу! Я не могу! Я ничего не чувствую!» День за днем очень деликатно мы обе возвращали его к этой теме, пытаясь вернуть ему веру в свои собственные силы.
На это ушло еще месяца три и, в конце концов, жизнь и наши усилия победили — Вольф Григорьевич сам стал говорить о работе.
Надо заметить, что на протяжении тех 9 месяцев я ни разу не видела Мессинга-телепата. Казалось, это умерло в нем. Но поскольку его способности были не профессиональной выучкой, а природным даром, то они лишь временно были заторможены в его мозгу под давлением более сильной доминанты — смерти жены.
