— Третий — лишняя мишень. Баба на возу. Ну зачем он?
— Прикрывать второго.
— Тогда надо и четвертого, и пятого. Ну, поставьте весь полк в круг и пойте: «Каравай, каравай!».
— Галкин! Отстраняю от полетов. Тоже мне Главный маршал авиации выискался.
Впоследствии Главный маршал авиации Новиков напишет книгу «В небе Ленинграда», где будут и такие вот строки:
«Велись поиски в области тактики. Пришлось отказаться от использования истребителей в плотных строях и в боевых порядках групп. Громоздкое построение чрезвычайно усложняло ведение воздушного боя, ухудшало маневренность машин, сковывая действия и тактическое мышление летчиков. В результате настойчивых поисков в основу боевого порядка истребителей была положена пара, состоящая из ведущего и ведомого, она заменила звено из трех машин…
Переход к паре во многом менял тактику воздушного боя, делал его более стремительным и быстротечным. Особенно эффективным был новый боевой порядок в строю «пара в кругу». В таком строю хорошо было обороняться против численно превосходящих сил противника.
Часто и всегда с успехом применяли ленинградские летчики это построение и при атаках больших групп вражеских бомбардировщиков».
Об этом же напишет впоследствии и первый трижды Герой Советского Союза маршал авиации А. И. Покрышкин.
Маршалы потом согласятся с Галкиным, но тогда инструкторы не соглашались.
Из книжки учета усвоения летной программы:
«Галкин М. П. прибыл в Ворошиловградскую военную школу пилотов (летчиков) 19 августа 1936 года, зачислен в 3-е звено 2-го отряда 7-го выпуска 3-й эскадрильи. Приступил к обучению на учебном самолете 3 марта 1937 года, окончил обучение на учебном самолете 21 октября 1937 года. Было сделано с 7-го мая 1938 года по 22-е ноября 1938 года: вывозных полетов — 70, самостоятельных — 87, контрольных — 50.
Все зачеты приняты с оценками «отлично» и «хорошо».
Присвоено звание «младший лейтенант».
До лейтенанта Галкин не дотянул всего по двум предметам из тринадцати, а на него уже и бронзовые литеры заказали для Доски почета окончивших школу с отличием. И по каким дисциплинам не дотянул, думать не додуматься: по воздушной стрельбе и моторам. Так что верно было написано в характеристике:
«Не любит выделяться, сильно развито чувство товарищества».
И зная уже, как отстрелялся, на всякий случай не ответил еще и на пустяшный дополнительный вопрос.
— Да вы что, товарищ Галкин… Марки зарубежных авиадвигателей без запинки, а типы отечественных болтов и гаек назвать не можете.
— А не все равно, какие откручивать?
— Странно вы рассуждаете.
В зачетной карточке учлета Галкина поставили второе «хор», так как первое уже перечеркнуло лейтенантские «кубари».
— Летчик-истребитель должен быть еще и классным авиамехаником, — высказал для летчиков четвертую ипостась экзаменующий. Вообще-то он мог придумать и пятую — стрелок. Но Галкинских попаданий в конус насчитали только на «хорошо», и то с натяжкой потому, что добрую половину своих патронов оставил он Кеше Игошину, стреляющему пулями той же окраски, но по буксировке с другого борта. И оставил вот почему…
Изучили наган, изучили карабин, бомбовооружение.
— ШКАС, — вынул наконец-то пулемет из чехла преподаватель. — Шпитального, Комарицкого. Авиационный. Скорострельный. Производит тысяча восемьсот выстрелов в минуту, то есть тридцать в секунду…
— Шо? О ца железяка? — не поверил Ваня Ищук, прозванный «Я з Украины» с первого дня знакомства.
— Я? О-о-о, я з Украины, — тянул он до того продолговато, будто Ворошиловград от его родины где-то аж за три… три… тридевять земель.
«О ца железяка» была проще и легче самозарядной винтовки Токарева, но по скорострельности пулемет этот остался, пожалуй, непревзойденным, и Гитлер до самого последу держал его в личном кабинете как образец в назидание своим хваленым оружейникам, так и не создавшим ничего, хотя бы мало-мальски похожего.
На упражнение полагалось всего тридцать два патрона; секунда — и нет. Не зря преподающий тактику ВВС отпускал этот максимум времени на раздумья в воздушном бою. Некоторые потом будут умудряться и по шесть, и по десять коротких очередей делать, и даже одиночные выстрелы, но то при стрельбах в тире, на земле, с намертво закрепленных турелей, а там… Там Кеша Игошин со своей лапищей да в крагах пока палец в предохранительную скобу проталкивал, добираясь до спускового крючка, полбоекомплекта, глядишь, уже и улетело в белый свет, как в копейку. В белый свет — ладно, в первый вывоз на стрельбу по конусу чуть буксировщика не сбил, едва-едва сел потом бедный У-2.
И не поделись на зачетах патронами Галкин с ним — носить бы да носить Кеше треугольнички младшего комсостава.
Да и Галкин бы вряд ли рискнул на эту взаимовыручку, не поддержи его тогда командир эскадрильи.
Ждали команды «отбой». Дежурный по отряду стоял уже над душой, посматривая на часы, и заядлые доминошники, — руки краснее гусиных лап, — торопились добить «козла» с таким азартом, что у стола ножки подкашивались. И вот он — командир эскадрильи. Одного спросил, сколько раз подтягиваешься на турнике, другого — почему редко пишешь родителям, жалуются, на имя начальника школы письмо прислали. Потешил шуткой:
— Ну, что, вятский… Слыхал по радио, какое вредительство в вашей Кировской области раскрыли?
— Нет. А какое? — аж покраснел Кеша Игошин.
— Семь миллионов пар лаптей на одну ногу наплели, — и не пережидая хаханек:
— А Галкин почему бильярд разлюбил?
— Комотряда запретил, товарищ комэск.
— Запретил? Да он что… Что он сказал?
— Сказал: учись на Чкалова, Кочетковым тебе не стать. А кто он такой?
— Кочетков? О-о… «Юность Максима» смотрели? Так вот, когда это кино снимали, то Жаров с Чирковым только целились, а шары забивал Кочетков за кадром. Первый мастер спорта по бильярду. Я как-то дождался очереди сыграть с ним, так он мне и ударить ни разу не дал, все восемь шаров положил.
— Ага, я тоже легенду о нем слышал…
— Правильно. На то они и Чкаловы, и Кочетковы, чтобы им подражать. Ходите играйте, Галкин, я поговорю с отрядным. И другим советую: от бильярда куда больше пользы, чем от этого домино. Дежурный! Подавайте команду «отбой».
Кочетков, Кочетков… Это благодаря ему игра на бильярде стала видом спорта. Причем популярным. Организовывались соревнования, открывались клубы. В Москве их насчитывалось около четырехсот пятидесяти (осталось три). В Ленинграде — сто семьдесят (ни одного не осталось), В Одессе бильярдных было больше, чем пивных (остались только пивные). Бильклубы закрыли как злачные места, питейные заведения — не злачные.
