Ознакомительная версия.
Жизнь здесь, несомненно, воспринималась, как праздник, и неважно, к какому случаю этот праздник был приурочен. Ортодоксальное христианство так и не смогло в Грузии выветрить тот древний языческий ритуал, жертву Богу, с которого и начинаются все религии мира и во имя которого был зарезан наш петух. А впереди еще предстояли мне новые впечатления — Болнисоба, или Телетоба в монастыре, как будто летящем над городом, еле видном на кромке хребта, и многое, что предвещало будущие радостные впечатления…
Мы присели на какой-то подстилке, расстелили импровизированные салфетки, разлили вино и помянули всех сразу, кого уже не было с нами на этом празднике солнца, обещания вечной жизни, мира и добра. Ие тоже дали обмокнуть пальчик в стакане с вином и попробовать его, приобщиться к нам в этот день, день ее покровительницы, день покровительницы всех детей…
Мне довелось уже побывать на грузинских похоронах трагически погибшего "Диди" (большой — груз.), дяди моей жены, с которым я любил посидеть за бутылкой-другой "саперави" — мир праху его! И хотя так рано ушел этот крепкий мужчина, оставив столько душ без поддержки, не было трагического восприятия этого события в окружении, среди многочисленной родни. Это было скорее неизбежное покорное подчинение судьбе, року, Богу, кому как удобно. Диди как бы присутствовал здесь на панихидах и последнем прощании. Мне было грустно расставаться с человеком, с которым я только что нашел что-то общее, стал понимать многое из необычности этого народа, его простоту и мудрость, традиции и открытость, готовность к восприятию всего нового.
Спокойный, медленно роняющий слова, он всегда сидел за столом так, что всем вокруг было понятно — вот он — самый главный, хозяин этой жизни, опора всех четырех сестер — Сашико, Катуши, Аны и Даро. Легенды о его молодости, когда у него была конюшня и был он владельцем фаэтонов, я уже не раз слышал в разном исполнении. Но в сарае внизу, в дальнем углу двора, я действительно нашел остатки фаэтонов с обломанными крыльями, прикрывавшими когда-то от разлетающейся с колес авлабарской грязи катящую по своим делам публику. А в далеком детстве, от вокзала в Ташкенте, меня везли в такой же черной, лакированной карете с мягкими, кожаными сидениями и складывающимся гармошкой верхом. Было время…
Я еще в 1957 году, когда впервые приехал с Изой в Тбилиси и провел в нем несколько месяцев, ощутил дух свободы и совершенно иную интерпретацию привычного, "советского уклада жизни", строго регламентированного "руководящей и направляющей" рукой ЦК в нашей республике, в Беларуси, или, как тогда она называлась, Белоруссии. Прожив здесь еще несколько лет, я только укрепился в своих первичных представлениях о жизни в этой стране.
В Грузии властям так и не удалось заставить людей обсуждать на кухнях "хрущевок", свои проблемы, национальные или государственные, "не удалось загнать в стойло", по определению одного моего тбилисского друга. То, что в Беларуси было предметом обсуждений городскими интеллектуалами "в подполье", на кухнях, в Тбилиси дебатировались на заседаниях кафедр, ученых и художественных советов, кое-что попадало и в местную прессу. Открытость высказываний по любому вопросу, после Минского полушепота и "фигур умолчания", бросалась в глаза, и мне была по нраву.
И особенно отличала Грузию большая свобода предпринимательства, относительная, конечно, но бросающаяся в глаза. Советские законы и инструкции работали в этой республике по-иному. Вот взять хоть "Диди" — дядю Изы, Баркава-старшего, который был начальником смены самого настоящего кооперативного предприятия, выпускавшего какой-то ширпотреб. Ничего подобного в Минске не было, хотя слухи о каких-то подпольных "цехах" иногда ходили по городу.
Не пропал бывший владелец фаэтонов, со своей предпринимательской хваткой и в советское время. Когда я приехал в город, он возглавлял цех горячей формовки изделий из пластмассы. "Цеховики", как их называли в народе, были практически на легальном положении. Как они ладили с советской властью, мне было невдомек. У меня были другие интересы, далеко отстоящие от "частного предпринимательства".
(Цеховики — уникальное явление советской эпохи, явление неоднозначное. Среди цеховиков встречались как подпольные производители, дельцы-махинаторы, так и просто люди с предпринимательской жилкой, не желавшие в обществе официального равенства жить на одну зарплату и научившиеся извлекать прибыль из незаконной — на то время — деятельности. "Википедия").
А вот посидеть с Диди за столом было большим удовольствием, хотя бы потому, что он, кроме врожденного чувства юмора, обладал самым нужным мне в то время знанием ритуалов грузинского стола. Был, так сказать, моим наставником в этом нелегком деле. Нельзя же было мне подводить свою белорусско-польскую семью в традиционных застольях. Не спеша наливая, темно-вишневого цвета, немного пенящееся, молодое "саперави" в старые из толстого стекла, граненые бокалы, он учил меня нюансам грузинского винного праздника за столом, очередности тостов, приобщая меня к древнейшему вековому ритуалу, правильному отношению к божественному напитку, рожденному на этой земле.
Ушел глава всей семьи, опора их довольно трудной жизни: шесть женщин были на его попечении. Кроме четырех сестер, из которых старшая — Ана была его женой, он воспитывал, поддерживал, или как было принято писать раньше в романах, "принимал участие" еще и в воспитании моей жены, и самой младшей его племянницы — Нателы. Среднюю сестру — Даро раньше всех выдали замуж, младшую Катушу (Екатерина) так и не удалось пристроить из-за ее разборчивости, так она и осталась при нем, Саша (мать Изы) вышла замуж, но вскоре супруги разошлись. Вот и приходилось Диди заниматься всем этим "женсоветом" одному до моего приезда. Славный был человек и щедрый…
Я, в принципе, человек не религиозный, здесь в Грузии нашел у этой нации разумную меру отношения к бесконечному поиску ответов на одни и те же вопросы — "откуда мы все и куда все уходит", о смысле жизни. Что же можно прибавить к этому ответу, что стало залогом для грузинского народа перед Господом, его отношения к Всевышнему, как не Соломонов завет: "…человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем, сколько бы он не трудился в исследовании…
…нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его…" (Екклесиаст, 8, ст. 15, 17).
Дочка еще немного подросла, уже сама выбегала на улицу, по которой не ездили машины, любила сидеть на широком подоконнике зарешеченного, по-тбилисски, окна в старой комнате — изучала мир. Надо было думать о дальнейшей судьбе Изы, которая долго не могла определиться со своим призванием после нескольких неудач с поступлением, то в подготовительный класс Минской консерватории (хоровой дирижер), то в Белорусский театрально-художественный институт, склоняясь все больше и больше к театральному поприщу. Наконец она решилась и, не без сомнений, попробовала сдать экзамены в Тбилисский театральный институт. Неожиданно для меня, она легко прошла предварительные туры и после заключительного экзамена была принята в группу замечательного педагога — Михаила Туманишвили.
Ознакомительная версия.
