— Мост тут. Проверю, нет ли пограничников. А вы сидите!
Знал я, что у моста никого не может быть, но я его всегда таким же образом проверял, и об этом знали Шульц и Радкевич и в разговоре с этим господином о пути они не могли упустить такой немаловажной детали. Да еще Мессинг напоминал — все должно быть точно так, как всегда!
Но никогда прежде я так сильно не уставал. Вначале переправил в Финляндию проверяющего «окно» Радкевича, за ним с таким же заданием последовала Шульц, после Якушев туда и обратно, а теперь еще и этот господин. А это все ночи, одна за другой. Да еще на мне были немалочисленные обязанности начальника заставы. Вот я и вознамерился немножко облегчить себе жизнь: постою, думаю, в кустах несколько минут, вернусь и скажу: «Проверил, ничего опасного нету». Так и поступил бы, наверное, но вспомнился урок, года четыре назад полученный в лыжном отряде Антикайнена в белом тылу, когда, командуя разведвзводом, я из-за невнимательности подвел весь отряд под прицельный огонь сильной, до шестидесяти человек, засады белофиннов. К счастью, никто не пострадал, но позор для меня был великий. Полученный тогда урок вспомнился мне теперь. «Что, повторения тебе захотелось? Одного раза мало?» — выругал я себя и вышел на мост, проверил все, даже под мост заглянул, — и это спасло от беды, может быть непоправимой. Отлучился я на четыре-пять минут, но, к моему ужасу, за эти минуты «гость» исчез. Медленно — торопливость могла бы быть еще одной ошибкой — я осматривал кустарники возле подводы и ругал себя: «Болван, разиня, такого зверя выпустил! И на черта этот мост тебе сдался…» Но тут, и тоже со стороны моста, появился этот мой «гость». Каким милым он мне показался в тот миг! Я был готов его обнять, расцеловать, как лучшего друга после долгой разлуки, но проявление радости было бы тоже ошибкой, и я ограничился скупым ворчанием: «Вам, господин, надо соблюдать мои требования». Ясно было — гость прошел по моему следу и проверил, что я на мосту делаю. Но почему я этого не предвидел и не уловил его шагов? Хорош пограничник с претензиями на звание чекиста!
Мы выехали еще до полуночи, пути неполных два часа. Следовательно, чтобы наш приезд на станцию с прибытием первого утреннего поезда согласовать, нужно было несколько часов провести в лесу. Боялся я этих остановок, боялся, как бы маленькими ошибками, неоправданной торопливостью или медлительностью, особенным вниманием к сказанному собеседником слову, даже улыбкой не к месту, — не провалить дело. Сапер, говорят, ошибается только раз. Солдат тайного фронта таким правом не наделен. Обычные мои собеседники — многоопытные профессионалы — наблюдательны, и попробуй расшифруй паутину их наблюдений и выводов.
Впрочем, на этот раз опасности не уловил. Я снял с себя мокрую одежду, выжал из нее воду. Гость меня вопросами не атаковал и за моими действиями как будто не следил, развлекал меня со вкусом рассказанными анекдотами из советского быта.
На станцию приехали минут за десять до прихода поезда. У коновязи, полукругом опоясывающей лесной островок, вроде скверика, остановил лошадь и пошел за билетом. Рассчитывал, что за ту пару минут, пока меня не будет, гость не исчезнет, не успеет скрыться в поселке за площадью. Так и вышло. Он только отошел в сторону от лошади и затаился в кустах.
Подошел поезд, и в тамбуре последнего вагона я из рук в руки передал этого господина тем двум чекистам в штатской одежде, с которыми был познакомлен. Дело было сделано!
При прощальном рукопожатии «гость» ловко и незаметно для посторонних всунул в мою руку какую-то жесткую бумажку. Денег я от моих пассажиров никогда не брал — они должны были оседать на мое имя в финляндском банке, а о «чаевых» даже представления не имел. Вот я и подумал, что гость мне какую-то записку передал, важную, может быть, и срочную. После отправления поезда я эту «записку» развернул и был немало озадачен, обнаружив вместо нее три червонца — тридцать рублей, без каких-либо записей и проколов. Что бы это значило?
По телефону из комнаты уполномоченного — в те годы и такие были, — я сообщил Салыню семь слов, мало что говорящих непосвященному: «Груз сдал, упаковка целая, печать не повреждена», и эти слова означали: «гость» не сбежал и не убит в пути, ножом я его не колол и, последнее, — моей настоящей роли он не разгадал. За сдачу груза Салынь меня поблагодарил, а насчет червонцев, о которых я ему тоже доложил, сказал просто: «На чай он их тебе дал, понял?» Тут же намеками дал понять, что после первого успеха движение этого груза в обратном направлении становится еще более вероятным.
Обратно я ехал удовлетворенным и торопился. Надо было успеть до утренней проверки границы дозорами осмотреть место ночного перехода и если следы остались — стереть. Усталость, наверное, была на грани возможного, и когда напряжение спало, я вдруг ослаб и случилось такое, чего я себе никогда не позволял — уснул сидя в повозке и проснулся только когда местный крестьянин, у которого наша лошадь стояла, меня растолкал:
— Вставай, начальник, приехали!
В ответ я бормотал что-то о крепкой ночной выпивке. Наши отношения были добрые, дружеские, и он, как старший по возрасту, не раз меня поучал и наставлял. И на этот раз тоже:
— Примечал, как ты по ночам на лошади выезжаешь. Положим, это не мое дело, но я подумал, что к бабам ты либо к девкам… когда же ими и увлекаться, как не в твои годы? Пьянок не одобряю. Не жалеете вы себя, молодые, не бережете…
Как хорошо, что застава не имела своей конюшни! Тогда бы я такими поучениями не отделался…
Спустя несколько дней я снова, — как оказалось, в последний раз, — был в кабинете Мессинга. И опять у него многолюдно — неизменные Салынь, Шаров, Симонайтис, заменивший заболевшего начальника отряда А. П. Паэгле, из Москвы Пилляр, вспоминается, и еще несколько чекистов в штатской одежде, тоже москвичи. Приняли приветливо, с настораживающей мягкостью, и стало ясно — все обсуждено и решено, и мне остается выслушать мою задачу.
Мессинг начал с того, что Феликс Эдмундович, — в чекистской среде Дзержинского по фамилии обычно не называли, — благодарит меня именем революции и что решен вопрос о награждении меня орденом Красного Знамени, высшей правительственной наградой в те годы. Я был взволнован столь высокой оценкой моих усилий, благодарен, но чувство настороженности не исчезло. Почему тут так много чекистов, почему здесь Симонайтис?
Далее Мессинг сказал, что последний гость, которого я доставил — это Сидней Джордж Рейли, руководитель восточноевропейского отдела Интеллидженс сервис, старый и опаснейший враг новой России, доверенное лицо Уинстона Черчилля. Он располагает всеми тайнами реакционных сил Западной Европы против нашей страны, и все эти тайны Рейли должен нам раскрыть. Важно только, чтобы англичане не мешали нам довести расследование до конца и чтобы они не узнали, что эти тайны известны нам. Гибель Рейли явится для англичан тяжелой утратой, и чтобы подсластить им эту горькую пилюлю, показать им, что известные Рейли государственные тайны не стали нашим достоянием, решено на границе, в пределах видимости с финской стороны, точно в то время и там, где финны ждут возвращения Рейли, разыграть сцену его убийства нашими пограничниками. Если англичане узнают, что Рейли убит и тайны ушли в могилу, они успокоятся. И тут же Мессинг меня спросил, где, по моему мнению, лучше всего эту сцену разыграть?
