— Дядя Боб… Куда это вы?
Я обернулся. Из автомобиля выскочил какой-то моряк и расталкивая толпу, бросился ко мне. Через несколько секунд я был в объятиях Володи.
— Ах, черт, — восклицал он, сияя. — Едва успел!… Ну и повезло же мне узнать вас, дядя Боб… Ну, давайте: еще разик обнимемся…
Володя был в форме командира флота, с тремя нашивками. Он немного вырос и окреп, но по-прежнему был строен и прям. Его когда-то розовое юношеское лицо теперь приобрело какую-то неопределимую на словах мужественность взрослого человека.
— Да вы, Володя, прямо как с картинки сорвались… Красота и четыре грации…
Моряк весело ухмыльнулся.
— Да вот, из флота во флот переводят. Новую робу выдали… Да пойдем, пойдем в машину… Там тоже встреча готова!
В машине меня ждал новый сюрприз — за рулем сидел Григ.
— Тьфу, дьявольщина! Плюнуть некуда — везде друзья. Как это вы вместе очутились?
— Да тоже случайно. Влез в такси, а там, глянь-ко-сь — за бубликом старый друг…
— Ну, а вы-то, Григ, как здесь очутились?.. В прошлом году я Боба видел — он говорил, что вы техником где-то.
— Да похоже на это… Я, вот, так себе пролетарский стаж отбываю… Из комсомола меня вытурили… Так я сам себе судьбу строю. Отец-то у меня — кусок интеллигента был… Ну, вот я и хочу года два стажа наездить — тогда, может быть, еще и удастся в ВУЗ влезть.
— «Дети, будьте осторожны в выборе своих родителей»! — хихикнул Володя… — Теперь папаши — это не фунт изюму. У студентов даже поют:
«Дайте мне за два с полтиной
Папу от станка…»
Ну, да ничего, мы с Григом сговорились — я ему рекомендацию дам…
— Какую рекомендацию?
— Да партийную.
Я невольно отодвинулся. Володя заметил это и весело засмеялся…
— Черту душу продал?… Так, что ли?… Ну, ну… Едем пока, Григ. Крути на окраинные места — потихоньку, чтобы разговаривать можно было бы… Я дяде Бобу расскажу кое-что…
Оказалось, что Володю из училища штурманов мобилизовали во флот. Потом он скорострельно прошел курс военно-морского училища, несколько лет плавал по морям и теперь получил назначение командиром небольшого военного корабля.
Очевидно, на моем лице было написано большое изумление, ибо Володя, по-прежнему радостно улыбаясь, обнял меня за плечи рукой.
— Что?.. Ссучился[46], думаете, старый белый юнкер?.. Ни хрена преподобного, дядя Боб… Каким был я, таким и остался… А такая уж планида вышла… Пришлось, видите, даже в партию поступить. В обязательном порядке нажали… Ну, и хрен с ней… Дело не в бумажках…
Потом он опять прервал свой рассказ.
— Ну, до чего же я все-таки рад, дядя Боб… Как увидел вас в этапе в Питере — ну уж, думаю, капут — не встретить больше дядю Боба живьем… Оля все глазья себе проплакала…
— А где она сейчас?
— Да в X.[47] Мальчишку няньчит.
— Погодите, Володя. Все-таки объясните толком, как это вы превратились в члена партии и командира флота?.. Карьера для белого юнкера редкая…
— Э… Такая уж, думаете, редкая?.. Думаете — мало таких вот:
«Эх, яблочко,
Сверху красное,
А что Врангель придет -
Дело ясное»…
Такие, вот, как я, «редисками» зовутся. Сверху красное, а внутри… Конечно, дядя Боб, можно на все это и как на измену посмотреть… Но вы ведь сами, небось, знаете, как нужно здесь, в советской жизни прилаживаться, внeшне, по крайней мере… Назовите это — мимикрией, камуфляжем… А, ей Богу, по моему это простая тактика… Придет время — мы свое дело сделаем… Таких, как я, — немало… Лучше уж мы будем командные посты занимать, чем головой в стенку биться… Может быть, цинично это все. Ну, что-ж делать — большевики научили бороться их же оружием. С волками жить — по волчьи выть. Неприятно, грязно это — а что другое? Теперь, по крайней мере, надо уметь зубы сжимать и выкручиваться… А потом… — Володя засмеялся… — Потом — вы за меня поручитесь, что я не красная сволочь… Ведь правда, дядя Боб?..
Молчаливый Григ повернулся от своего руля.
— Эх, Володя… Смотри — трудно в грязь не влипнуть. Знаешь, брат, коготок увяз…
Володя сделался серьезным.
— Да, конечно, Григ… Если нечаянно — коготок увяз. А если человек сознательно идет на такую комбинацию — ему виднее, как действовать, чтобы не увязнуть… Нет, брат, ты, может быть, думаешь — шкурник я? Ну, что-ж тебе сказать?.. Другого пути я не нашел, чтобы ближе к своему посту стоять… Конечно, потом «политкаторжане», вот, вроде дяди Боба будут действовать. Но и теперь в аппарате своих людей тоже, ох, как иметь не мешает!.. А насчет партбилета, — ей Богу, предрассудок… Ты ведь тоже комсомольцем был? Ну и что, убыло тебя, что ли?
Григ сумрачно отвернулся и помолчал несколько секунд.
— Да не без того…
— Что, что? Убыло? — с недоумением переспросил Володя. — А что именно?
— Душу замарал, — глухо прозвучал ответ шофера…
— Ну, что-ж, — тряхнул головой моряк. — Прямых путей нам, брат, не давно. Погибнуть — это каждый дурак может… Нет, ты, вот, сукин сын (я это не про тебя, Григ) — ты, вот, сукин сын, говорю, в этой жизни выкрутись, да всякое оружие используй, без всякого там идиотского открытого забрала. В советской политике рыцарям, брат, жизни нет… Умереть, да быть расстрелянным — это, брат, не трудно. Было бы за что! За пустяк — это всякий дурак умрет… Нет, сукин сын, ты, вот, живым останься, выиграй любыми средствами… Потому что в борьбе за Россию — все средства хороши. А пятна души, Бог даст, потом, уже в России, сотрем… Надо уметь драться… А умирать — что-ж? Этим теперь никого не удивишь… Как это говорил Маяковский:
«В наше время умереть не трудно.
Сделать жизнь — значительно трудней…»
Вот я и делаю, как умею… Если спросить ум — так грязно все это… Но совесть — поверьте, дядя Боб, слову старого друга — совесть у меня, ей Богу, спокойна. Потому что в борьбе за Россию все это зачтется, как нужное… Может быть, к шпионам отношение бывает и презрительное, а без них никакая война не ведется. А мы в советской России многое пересмотрели. И теперешним шпионам, вот, вроде меня, на службе врага никто потом не бросит слова обвинения. На службе России всякая должность почетна…
Прошел целый год в подготовке к новому побегу, но невидимо для нас око ОГПУ уже следило за нами…
И вот, 8 августа 1933 года, ночью в вагони поезда, несшем нас по Карелии, я проснулся от какого-то прикосновения. Кто-то держал меня за руки и обшаривал карманы, где у меня лежал револьвер.
