Иногда я вместе со всей компанией ходила загорать. Шуткам не было конца. Я не любила долго лежать неподвижно и загорать после полудня и уходила домой обедать. Дан ворчал, что я несносная «режимочка», он подметил, что я встаю всегда намного раньше всех и обедаю примерно в одно и то же время.
— Не смейте уходить домой! — кричал он и бросался за мной вслед.
— Что он там делает с Лорчиком? Почему она так визжит и смеется? — спрашивала Анна Моисеевна.
— Дан раздевает ее, — поясняла Майя, — повернул ее вниз головой. Сарафан с нее снял, а сейчас несет сюда под мышкой!
Очень часто все ходили за малиной. Большой малинник находился километрах в полутора от деревни, он был в довольно открытом месте, и передвигаться по нему надо было осторожно: всюду под колючими кустами были ямы — остатки траншей, дзотов и взрывных воронок. Мы вешали себе на шею бидоны и обеими руками «обдаивали» кусты, при этом всегда напевали или насвистывали всякие песенки, чтобы знать кто где. Что делать с обилием ягод, мы скоро уже не знали. Ели свежие ягоды с медом, со сметаной, со взбитыми белками, варили варенье, сушили в печах на огромных противнях, пекли пироги…
В кулинарном искусстве особенно изощрялась Наташа. «Это уже не Берниково, а Непомерниково», — приговаривал Дан, уплетая заливные бараньи ножки с пирогом. Правда, вообще-то питались мы не бог весть как. Было трудно с хлебом, но Яша с Даном ходили куда-то на мельницу и покупали там муку, а Анна Моисеевна ежедневно месила тесто.
В дождливую погоду и иногда поздно вечером все играли в покер. Майя и Наташа играли с азартом и никак не хотели заканчивать, мужья играли больше потому, что их забавляло наблюдать за женами. Наташа была отчаянная и всегда блефовала с невозмутимым видом. Оживленная, с блестящими глазами Майя просто рисковала. Помимо покера еще любили играть в папы-мамы, кроссворд и буриме. Народ собрался остроумный, всегда много смеялись. Не оставалась в стороне и Анна Моисеевна. Чтобы ей не было скучно, мы еще занимались чтением вслух. Дан взял в зубцовской библиотеке «Лунный камень» Коллинза, и какое-то время мы часам к четырем собирались на лужайке над оврагом и по очереди читали вслух. Каждый читал рассказ одного персонажа, стараясь делать это по возможности артистичнее. Читать книгу дальше в одиночку не разрешалось; Дан запирал ее на ключ у себя в чемодане. Таким образом, всем было одинаково интересно и читать, и слушать.
Иногда на закате мы усаживались на завалинке, и Дан тихо читал нам стихи из своего неопубликованного сборника «На задворках жизни». Стихи были хорошие, умные и — горькие. «Почему вы их не напечатаете?» «Не возьмут. Вот это напечатают, и денег я получу немало, — и он с иронией начал долдонить отвратительные вирши. — Это отрывок из кантаты «Урожай». Пишу на заказ, вместе с композитором Триодиным, скоро надо сдать». Действительно, Дан с свешивающейся из угла рта папиросой часами сидел рядом с мужем нашей хозяйки под березой и стучал на машинке. «Умный мужик этот дядька, с ним интересно беседовать, — говорил Дан, — но он долго не проживет и знает это. И Катерина ваша очень умная женщина. Говорю ей: вот, на кулаков батрачили, а теперь ты в колхозе бригадиршей, ведь здорово это, у тебя, наверное, чувство — все теперь мое, все поля и скотина. А она только рукой махнула: что вы, говорит, нам, крестьянам, все едино, что царь, что помещик, что колхоз да коммунизм, нет нам разницы, что на тех, что на этих — работай да работай, что капиталистам лен трепать, что колхозу; тяжелый труд, и ничего мы за это не имеем. Это, говорит, только вам, городским, интерес есть в политике».
Вместе с пищалинскими дачниками мы затеяли устроить шашлык с шурпой. Все начали готовить с вечера: замочили мясо в маринаде, долго выбирали место для костра. На следующий день с утра все возились — кто варил и жарил, кто стелил скатерти снизу под кустами и носил посуду День был теплый, несколько душный, и с утра небо было затянуто белой пеленой. Вид неба мало кого тревожил, но только мы съели первые ложки шурпы, как вдруг закапал дождь и быстро разошелся до настоящего ливня. Посуду покидали в скатерти и одеяла, все взялись за их концы и начали спешно карабкаться наверх. Яша нечаянно отпустил свой конец, и миски с шашлыком выкатились в мокрую траву.
Дома все прежде всего сняли с себя мокрую одежду; потом съели что осталось от шашлыка. Жоре Арсанису переодеть было нечего; он остался в трусах и вскоре начал всех развлекать. Схватил подушку, надел ее на голову в профиль: «Наполеон I!» Повернул ее на девяносто градусов: «Фридрих II!» Притом он принимал соответствующие позы. Затем выпросил у кого-то из женщин желтый сарафан, надел его, а голову кокетливо повязал пестрой косынкой с бантом впереди.
Дождь к тому времени кончился, выглянуло солнце, и на дороге показалась группа зубцовских девчат, они шли из малинника с полными корзиночками и бидонами, очевидно, переждав дождь где-нибудь под деревом или в избе. Увидев их, Жора одним прыжком выскочил из окна, перемахнул через заборчик и, вопя фальцетом: «Девьки-и-и! Подождите меня!» — ринулся за этими девчатами. Раздался дикий визг, девушки побросали свои корзинки с ягодами и бросились врассыпную, а мы держались за животы от смеха. Жора был смуглый, носатый, из-под желтого сарафана торчали длинные костлявые волосатые загорелые ноги, все это в сочетании с пестрой косыночкой на голове выглядело невообразимо комично и абсурдно.
Еще запомнился день рождения Наташи, 24 июля. В подарок ей Майя испекла два пирога: один с малиной, другой с хамсой. Большое количество соленых рыбок наподобие килек принес из очередного похода в зубцовский магазин Яша. Рыбки были горьковатые, мутные на вид и почти несъедобные, но мы повтыкали их в пирог вместо свечек — 24 штуки, с цветочками кашки в мордах, а в середину воткнули еще одну, размером покрупнее, и уж той положили в рот красный цветок бальзамина. Кроме этого, мы общими усилиями с Майей и Анной Моисеевной сочинили целую поэму, в которой опять же фигурировала хамса. Пир у Наташи выдался на славу.
В середине августа ко мне приехала дня на три мама — ее привез Яша, часто по делам бывавший в Москве. Мама получила большое удовольствие от собирания малины — это было ее любимое занятие вообще, а такого количества ягод, и притом рядом с домом (она ходила с утра пораньше в Пищалинский овраг), она в жизни не видела. Все три дня она только и делала что пропадала в малинниках. Обратно ехали с Яшиными племянниками, билетов в зубцовской кассе не было, и мы сели без билета в поезд дальнего следования. Все устроил Дан — он был так неотразим, что обе проводницы сразу влюбились в него. По его просьбе они уступили нам свое купе, и мы хорошо выспались, а сам Дан всю ночь балагурил с этими девушками в маленьком закуточке, где хранилось постельное белье. Он научил их играть в покер, рассказывал анекдоты, и они были счастливы.
