я еду другой дорогой.
– Не потому ли Вы ехали через Берлин, тогда как труппа ехала через Вену?
– Отчасти да… Хотя мне нужно было в Берлине кстати увидать кое-кого из знакомых.» [544]
Из письма Артуро Тосканини от 26 октября 1933 г. к своей пассии – пианистке Аде Коллеони Майнарди – мы узнаем о тайных отношениях Дузе с Волковым, через ее письма к Арриго Бойто: «Вчера вечером я ужинал тет-а-тет со старой подругой, графиней Тун [545], которая была большой подругой Козимы Вагнер и Элеоноры Дузе. У нее есть все письма Бойто к Дузе. Я прочитал некоторые из них и переписал одно короткое и одно длинное, которые посылаю тебе, чтобы ты имела представление о благородстве и доброте Бойто и о легкомыслии Дузе, которого я никогда не мог вынести из-за фальши. Она влюбилась в русского художника, а затем в д’Аннунцио. […] Не заставляй меня страдать, как Дузе заставила страдать Бойто.» [546]
Предполагаю, что такое мнение могло сложиться у великого дирижера, не углублявшегося в перипетии жизни актрисы, из– за поверхностного знания ситуации.
Еще один фактор повлиял на решение о переводе этих материалов. В отличие от широко известного имени Сары Бернар, несправедливо мало знают об Элеоноре Дузе в современной России. А ведь век назад она не один сезон покоряла российскую публику в разных городах! Существует много восторженных отзывов знаменитых отечественных представителей культуры об ее игре. Сценическое искусство Дузе было таковым, что ее понимали без знания языка! Но, пожалуй, самое известное «материальное свидетельство», что осталось у нас – это портрет Элеоноры Дузе, выполненный Ильей Репиным, хранящийся в Третьяковской галерее. И мало кто знает, что несколько акварельных работ Александра Волкова-Муромцева хранятся в ее запасниках, приобретенные некогда у автора самим Павлом Третьяковым! И что именно Волков (под своим творческим псевдонимом A.N. Roussoff) является автором другого, более известного на Западе, портрета Дузе!
Именно этот портрет представляешь, когда читаешь впечатления князя Сергея Волконского об Элеоноре Дузе: «Ни одна артистка, из известных людям нашего поколения, не сумела завоевать столько сердец, как Дузе. […] Лучшие люди, люди, далекие от театральной жизни, люди, интерес которых к личности артиста никогда не перешагивал через рампу, почитали Элеонору Дузе как одно из самых духовно-красивых явлений человеческой природы… Помимо изумительного своего таланта Дузе – личность, характер; это – душа, ум. И всё – своеобразно, и всё – в исключительной степени, и всё – редчайшего качества. Жгучая, нервно-измученная, вся как натянутая струна, слабая перед увлечениями, она сильна в порывах возрождения, радостна в начинаниях, мужественна в борьбе и с холодной ясностью в негодованиях. Со страстной тоской ко всему, чего нет на земле, проходит она через жизнь, как жаждущая проходит по пустыне. Вытянутая шея, поднятый подбородок, измученный взор… Игра Дузе – нутро.» [547]
Далее он пишет о том, о чем пишут почти все, кто когда-либо видел Дузе на сцене – о ее естественности и слиянии со своими героинями: «Странно, я не могу сказать, где и когда видел Дузе в первый раз; затруднился бы даже сказать, в какой роли. До такой степени преобладает в ней человек, что о ролях ее я думаю как о каких-то платьях, которые она меняет. Больше, нежели в ролях, я вижу ее в том или другом настроении, в том или ином чувстве» [548].
Подобным образом вспоминает о Дузе и актер театра и кино Ваграм Папазян, имевший счастье поработать в ее труппе: «Свыше двадцати пяти лет прошло с того времени, как я впервые увидел Дузе – и всё же я не могу побороть в себе чувства внутреннего волнения, охватывающего меня при имени этой артистки. […] Можно говорить о тех или иных средствах выражения творчества Дузе, но изучать ее творчество и подражать ей невозможно: чтобы подражать Дузе, нужно прежде всего стать ею самой. […] Вопрос об одежде, о гриме, о прическе имел для нее совершенно второстепенное значение, но в то же время походка, движения рук, выражение глаз, наконец, тембр голоса в каждой отдельной роли всегда были иными.» [549]
Папазян добавляет интересную деталь, хотя и касающуюся ее романа с Габриэле д’Аннунцио, но, возможно, характеризующую ее и в отношениях с другими своими партнерами: «Несмотря на громадную любовь свою к д’Аннунцио, Дузе никогда не давала развиться этой любви, боясь, чтобы таким образом не истощился и не пришел к концу самый источник горения ее души.» [550]
Возможно, именно этим качеством – любить, не погружаясь в это чувство полностью, и объясняется ественность ее страстей на сцене – она как бы оставляла для сцены то, чему не позволяла овладеть собой в жизни.
Эту страстность отмечает, в частности, актриса Александра Глама-Мещерская из Русского Драматического театра Корша. В своих «Воспоминаниях» она пишет о впечатлениях от игры Дузе, выступавшей в этом театре: «Я не пропустила ни одного спектакля Дузе и каждый раз уходила из театра очарованная и потрясенная ее искренностью и силой таланта, ее своеобразным подходом к каждому новому образу. Огромного впечатления от игры великолепной артистки не могли умалить ни более чем посредственный антураж, ни то, что она играла на итальянском языке, не знакомом большинству зрителей. Огромная работа, проделанная артисткой над ролью, совсем не давала себя чувствовать: зрителю казалось, что он имеет дело с могучим экстазом, объемлющим артистку во время ее сценических импровизаций.» [551]
Народная артистка Алиса Коонен в своей книге «Страницы жизни» пишет о том, что слышала, как Дузе на вопрос, какими приемами она пользуется на сцене, ответила: «Каждый творит по-своему, так же, как каждый любит по-своему, искусство так же не поддается анализу, как не поддается анализу любовь» [552]. Сама Коонен настолько была впечатлена игрой Дузе, что, придя домой записала у себя в дневнике: «Надо играть так, как Дузе, или уходить со сцены».
Другая артистка Валентина Веригина после посещения спектаклей «Гедда Габлер» и «Дама с камелиями» с Дузе писала в своих «Воспоминаниях»: «Дузе вызывала в зрителях особенное чувство, какое-то сладостное сострадание, которое делает человека лучше. Дузе была таким же явлением в искусстве, как первоклассные мастера живописи или поэзии, может быть даже более дорогая человеческому сердцу, так как ее творческий огонь согревал души, действуя непосредственно на зрителя» [553].
А знаменитый модельер Эльза Скиапарелли пишет в своих мемуарах о закрытости Дузе, сравнивая с ней Грету Гарбо: «Ее можно сравнить лишь с Элеонорой Дузе, которая тоже сумела сохранить нетронутой свою личность и никому не позволяла проникать в свою жизнь» [554].
Памяти скончавшейся Дузе актер и режиссер Котэ Марджанишвили
