Царскосельский лицей — это, конечно, не «ШКИД», не школа имени Достоевского на Петергофском проспекте.
Молодой блестящий дипломат князь Горчаков — это не Цыган, агроном из совхоза. И, наконец, лирическое послание Пушкина к друзьям — это совсем не то, что детская повесть, написанная двумя начинающими писателями ровно через сто лет после пушкинских стихов.
Но есть в этой суровой и шершавой советской повести что-то напоминающее ту гордость, с которой Пушкин говорит о своих друзьях, которые, «ступая в жизнь», разошлись по разным путям.
Уж не потому ли это, что юноши нашего времени, питомцы любого детдома, любой окраинной школы и фабзавуча, видят перед собой такие же открытые дороги, какие лежали когда-то только перед немногими баловнями судьбы?
Вступление ребят в жизнь, в борьбу, в работу — это главное содержание наших лучших детских повестей.
«Швамбрания» Кассиля — талантливая повесть, в которой рассказывается о том, как революция ворвалась в комнатный мирок интеллигентской семьи и вынесла оттуда на широкую дорогу советской жизни двух маленьких гимназистов — двух «швамбранов», жителей выдуманной страны; «Тансык» Алексея Кожевникова[175] — книга о казахском юноше-кочевнике, которого перевоспитал Турксиб, и, наконец, маленькая повесть Пантелеева «Часы», в которой рассказана история о том, как золотые часы, зарытые Петькой Валетом во дворе детского дома, неожиданно оказались под штабелями березовых дров и вынудили маленького бродягу остаться в детдоме до тех пор, пока он не стал настоящим человеком, гражданином Советского Союза, — во всех этих книгах говорится о юном человеке, который находит свое место в жизни.
И даже в повести, где герои лежат прикованные к койкам туберкулезного санатория, и там главная тема — участие ребят в той созидательной жизни, которая идет за стенами санатория. Я говорю о повести К. Чуковского «Солнечная».
Если бы книга на такую тему была написана кем-нибудь из дореволюционных детских писателей, в ней были бы грустные, лирические размышления, белые розы на могиле всеобщего любимца и счастливый отъезд его краснощекою маленького друга, который нехотя покидает добрых докторов и ангелоподобных сестер милосердия.
6. О кораблях и караванах
Революция поставила перед нами требование говорить с детьми без ложной сентиментальности, без фальшивых идиллий, говорить с ними о реальной жизни, суровой и радостной.
Эта реальная жизнь, в которой столько еще незнакомых людей и столько трудных, заманчивых дел, всегда привлекала и привлекает подростка, который заранее примеряет на себе судьбы самых разных героев, обязанности и задачи самых различных профессий.
Но о реальных судьбах и о настоящих профессиях наши старые детские книги говорили мало. И вот ребята чуть ли не с десяти лет набрасывались на авантюрную литературу, на пестрые номера какого-нибудь «Мира приключений».[176]
Тут, по крайней мере, были капитаны, водолазы, летчики, изобретатели, таинственные адские машины, альпинисты, охотники и цирковые наездницы. А в детских книгах и не пахло морской солью, — там держался нагретый комнатный воздух и пахло манной кашей.
Наша советская литература для детей еще молода, еще мало у нас книг, открывающих детям ворота в серьезную и ответственную жизнь. Но уже стало ясно, что легковесной, полунаучной, полубульварной литературе, в которой нельзя отличить геолога-разведчика от частного сыщика, — не место в Советской стране. Недаром хиреют у нас всякие «Всемирные следопыты»[177] и другие журналы, пытающиеся возродить рыночную литературу сильных ощущений.
Напрасно пытаются они спасти свой контрабандный груз, поднимая над ним иной раз советский флаг. Такой контрабанды у нас не утаишь.
Конечно, нельзя сказать, что мы уже навеки освободились от той фальсификации жизни и борьбы, которая так хитро была пущена в оборот предприимчивыми издателями в буржуазных странах.
В какой-нибудь грубо тенденциозной, сухой и программной книжке для ребят, среди едва подкрашенной протокольной прозы, вдруг «послышится со дна пропасти грозный голос рассерженного зверя, орлы и коршуны глухо заклекочут», выражая свое неудовольствие по поводу того, что герой повести «очнулся и помешал их пиру, сытному и обильному».
А герой повести, который только что свалился вместе с конем с узкой горной тропинки в зияющую пропасть, садится и оглядывается…
Мы узнаем этот орлиный клекот и голос рассерженного зверя. Мы слышали их в бульварных лесах и ущельях мистера Кервуда,[178] самого опытного организатора прыжков и полетов в пропасть.
Пора нам по достоинству оценить все эти патентованные «сальто-мортале».
Когда детские писатели перестанут излагать принципиальное содержание своих повестей в виде сухих и пресных протоколов, тогда им не понадобится больше подсыпать в книгу для вкуса кервудовской соли и пинкертоновского перца.
Лучшим доказательством этого служат те немногочисленные детские книги, которые написаны на основании настоящего жизненного материала и проникнуты настоящей идеей.
Такие книги не нуждаются ни в какой посторонней приправе. Им не приходится подкреплять свой сюжет готовыми приключениями, взятыми напрокат из арсенала бульварной литературы. У них есть свои волнующие эпизоды, свои приключения, естественно вытекающие из самого существа дела.
Несмотря на реализм, в их стиле и положениях есть даже какая-то сказочность.
Открываем одну из таких книг и читаем:
«До сих пор все следы были известны наперечет. Зем-зем оставляет треугольные следики. Джейран, пустынная антилопа, — разделенные печати копытец. Навозный жук имеет тройной след, так как посередине тащит хвостик. Но этот новый след не похож на все известные до сих пор. Две широкие полосы протянулись по песку. На каждой поперек отпечатаны палочки, как бы елкой. Можно подумать, что две невиданных размеров змеи ползли все время рядом* беседуя и держа между собою одну и ту же дистанцию.
Тогда еще никто из местных старожилов не знал, что лапы, оставившие след в елочку, сделаны из прочной и толстой резины марки „Красный треугольник“. Автомобили „Рено-Сахара“ провели крепкую зарубку через пески».
Достаточно прочесть эти несколько строк М. Лоскутова из книги «Тринадцатый караван»,[179] чтобы поверить, что написавший их человек действительно побывал в песках и своими глазами видел первые следы наших автомобилей в пустыне.
А вот еще несколько строк из другой книги:
