В столовую прикатили баллоны с кислородом.
Врачи вкололи Сталину камфару и взяли на анализ мочу.
Пациент пошевелился и попытался накрыться.
У Светланы Сталиной предыдущим вечером был день рождения. Ее вызвали с урока французского.
– Вас просит приехать в Кунцево Маленков, – сказали ей.
Когда она вышла из машины, Хрущев и Булганин со слезами в глазах обняли ее.
– Берия и Маленков тебе все расскажут, – предупредили они.
И снова стало предельно ясно, кто сейчас главный.
Светлану ошеломили шум и суматоха, которые царили на всегда тихой даче. Она обратила внимание на то, что все врачи – незнакомые. Светлана подошла к дивану и поцеловала отца. Только сейчас она поняла, как сильно его любит.
В Кунцево вызвали и Василия Сталина. Василий так боялся отца, что решил: его вызывают по работе. Он приехал на дачу с воздушными картами. Прошло совсем немного времени, и Василий Иосифович был уже пьян. Следующие два дня он, шатаясь, врывался в комнату, где лежал больной Сталин, и кричал:
– Сволочи, вы загубили отца!
Светлане было стыдно за поведение брата. Партийные руководители хотели увезти Василия, Ворошилов отвел его в сторону и попытался успокоить:
– Мы делаем все, чтобы твой отец остался жив.
Берия перестал скрывать свою ненависть к вождю. Но каждый раз, когда веки Хозяина вздрагивали или когда у него открывались глаза, Лаврентий Павлович бледнел. Он боялся, что Сталин может прийти в себя. Берия бросался на колени и целовал руку вождю, как восточный визирь у постели больного султана.
Остальные члены политбюро оплакивали Сталина, своего старого друга и товарища. Пусть он и наделал много ошибок, но он все равно оставался историческим титаном и верховным понтификом международного коммунистического движения. Соратники горевали и одновременно с облегчением вздыхали, что он умирает.
20 миллионов человек погибли, еще 28 миллионов были депортированы. 18 миллионов из них работали в ГУЛАГе и мало чем отличались от рабов и тем не менее продолжали верить в идеалы коммунизма.
В 22.40 все старое политбюро собралось в Маленьком уголке, чтобы выработать план действий. Место Сталина было пустым.
В кабинет ввели испуганных врачей: профессора Куперина, нового главврача кремлевской больницы, и профессора Ткачева. Доклад длился десять минут. Наступило молчание. Дрожавший от страха Куперин еще больше испугался.
Наконец Лаврентий Берия разрешил медикам уйти.
– Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина! – угрожающе сказал он им на прощание. – Надеюсь, вы понимаете это? Вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти жизнь товарища Сталина!
Профессор Куперин вздрогнул и вышел из кабинета.
Георгий Маленков, как всегда действовавший в паре с Берией, зачитал указ. Члены политбюро должны парами дежурить по двадцать четыре часа у постели больного. Молотова и Микояна в список дежурных не включили.
Лаврентий Берия приказал Микояну оставаться в Кремле и руководить страной. После этого Маленков с Берией уехали в Кунцево, где потребовали у врачей прогноз. Куперин показал схему кровообращения.
– Видите, вот здесь, в сосуде, возник тромб, – начал читать он лекцию членам политбюро. – Он размером с пятикопеечную монету. Товарищ Сталин остался бы жив, если бы тромб удалось вовремя удалить!
– Вы гарантируете, что товарищ Сталин будет жить? – грозно спросил Берия у врачей.
Затем он потребовал оперировать Сталина, но, как вспоминает Лозгачев, никто из профессоров не взял на себя такой риск.
– Смерть неизбежна, – ответили доктора.
В 20.30 3 марта члены политбюро во главе с Берией вновь собрались в Маленьком уголке. Эта встреча продлилась недолго – всего час. Судя по докладу Куперина, состояние Сталина не было безнадежным, но оно с каждым часом ухудшалось. Сейчас у вождя наблюдалось очень высокое давление – 210 на 120. Дыхание и сердцебиение были нерегулярными. За ушами больного разместили от шести до восьми пиявок. Сталину делали клизмы из сульфата магнезии. Его кормили подслащенным чаем.
Вечером на помощь Лукомскому приехали еще четыре врача, в том числе знаменитый профессор Мясников. Политбюро знало, что другие главные врачи страны сейчас находятся в тюрьме.
Мясников увидел маленького толстого Сталина с искаженным лицом. Диагноз, по словам профессора, был ясен с первого взгляда: «Кровоизлияние в левом полушарии головного мозга в результате склероза и гипертензии».
Каждые двадцать минут доктора записывали в журнал состояние и характеристики больного. Партийные руководители со слезами на глазах сидели, вытянув ноги, в креслах или стояли у дивана и наблюдали за врачами.
«Маленков дал нам понять, что он надеется: медицинские меры продлят жизнь пациента на „удовлетворительный период времени“. Все мы понимали, что он говорит о времени, которое необходимо для организации нового правительства», – вспоминал Мясников.
Официальных встреч и совещаний в Кремле больше не было. В то время как Маленков и Берия шептались о перераспределении портфелей, Хрущев и Булганин думали над тем, как помешать Берии прибрать к рукам органы. Лаврентий Павлович, возможно, вместе с Маленковым давно разработал план захвата власти. Поскольку второго грузина Россия больше не потерпит, они решили, что Маланя возглавит правительство и при этом останется секретарем ЦК. Берия был готов удовольствоваться своими прежними владениями – МГБ-МВД.
4 марта, в 10.15 утра, доктора сообщили, что состояние больного ухудшилось.
– Эти негодяи убили отца! – закричал вернувшийся в комнату пьяный Василий.
Хрущев обнял этого маленького, насмерть перепуганного человека и вывел в соседнюю комнату.
Берия отправился домой пообедать. Он не скрывал ликования.
– Для него будет лучше умереть, – сказал он родным. – Если он останется жив, то будет как овощ. – Нина плакала. – Ты смешная, Нина. Его смерть спасла тебе жизнь.
Нина Берия каждый день ездила к Светлане и утешала ее.
Вечером 4 марта дыхание вождя стало коротким и очень поверхностным, с каждым часом оно становилось все слабее.
Берия и Маленков решили воспользоваться сидящими на Лубянке врачами. Ночью трех обвиняемых в «заговоре врачей-убийц», которых пытали каждый день, неожиданно разбудили и вновь отвели на допрос. В этот раз чекистам понадобились профессиональные знания арестованных.
– Мой дядя очень болен, – вежливо начал следователь. – И у него это… как его… дыхание Чейн-Стокса. Как, вы думаете, что это означает?
– Если вы рассчитываете получить от дядюшки наследство, то считайте, что оно у вас в кармане, – ответил профессор, который не лишился своего еврейского чувства юмора.
