Куманин хотел со мной встретиться и пригласил в Москву. В его квартире я обратил внимание на фотографию Николая II, стоящую в рамке на столе хозяина, но не придал этому большого значения. Во-первых, я знал, что Куманин причастен к монархическому движению, а во-вторых, время уже было такое, когда портрет последнего русского царя стал привычным предметом интерьера во многих домах потрясенной России.
Тогда я и выслушал историю бывшего сотрудника КГБ майора Куманина. Говорить с ним оказалось очень сложно — в нем еще прочно сидела привычка задавать вопросы, а не отвечать на них. Он изменил некоторые фамилии и географию своих приключений.
Объединив известное мне с тем, что поведал Сергей Куманин, я и написал эту книгу.
— Меньше знаешь — дольше живешь, — иногда прикрывался он «чекистской» прибауткой.
— Ну, а генерал Климов, — спрашиваю я, — это реальное лицо или нет?
— Генерал Климов, наверное, и сам уже забыл свою настоящую фамилию, если вообще знал ее когда-нибудь, — смеясь говорил Сергей. — Сейчас он генерал-полковник, продолжил он и показал пальцем в потолок. — Я теперь понимаю, чем он все это время занимался. Он видел, что «наш паровоз» вперед летел, и пытался на ходу расцепить вагоны состава, чтобы, если не предотвратить саму катастрофу, то хотя бы уменьшить ее последствия. Одного не пойму — на кой ляд им царь понадобился? Не удивлюсь, если у Климова где-нибудь до времени спрятаны и прямые наследники Николая. Я возражать не буду. Мы, Куманины, рода старинного, купеческого. В нашу честь целое село названо. Я скоро особняк отсужу, — и снова засмеялся.
На кухне, где мы беседовали, висит икона, не в красном углу, но все равно впечатляет.
Я спросил Куманина, как он относится к последним находкам останков царской семья, о продолжающихся спекуляциях Рябова и о деятельности Соловьева, которого уже называют четвертым, после Наметкина, Сергеева и Соколова, следователем по делу «Об убийстве царской семьи», о торжественной подготовке захоронения новых останков в Петропавловском соборе? Показал ему газету с огромным заголовком, «СЛЕДОВАТЕЛЬ СОЛОВЬЕВ ЗАКРЫВАЕТ „ДЕЛО РОМАНОВЫХ“. Куманин усмехнулся:
— Пусть хоронят. Климов тут же вытащит такие документы, которые вызовут вселенский скандал небывалого масштаба с очень интересными последствиями. Нисколько не удивлюсь, если узнаю, что все эти «гробокопатели» действуют по сценарию, разработанному подчиненными Климова.
— Вы не преувеличиваете? — с некоторым сомнением спрашиваю я.
Вместо ответа он открыл ящик своего стола, достал оттуда старую фотографию размером с открытку и подал мне.
У меня перехватило дыхание.
— Откуда она у вас? — задаю я нетактичный и глупый вопрос.
— Надо знать места, — улыбается экс-майор. — Хотите опубликовать?
— А почему бы вам не сделать это самому? — интересуюсь я, а сам думаю: «Если такие материалы есть у Куманина, то чем может располагать генерал Климов?»
— Я же того. — Куманин крутит пальцем вокруг лба, — официально числюсь дуриком, могу любую публикацию скомпрометировать. — И снова смеется.
Понимаю, сколько еще он мне мог рассказать и не рассказал! Пытаюсь выяснить, где он сейчас работает.
— Ишачу в одной конторе юрисконсультом, — поведал он.
— А что же в итоге произошло с вашим отцом? — задаю очередной вопрос.
— Не спрашивайте, — морщится он, — не хочется на эту тему говорить.
— Но он жив? — продолжаю допытываться.
— Жив, — неохотно бросает Куманин и добавляет, — но не сильно. — Мы молчим какое-то время.
— А Надя Шестакова?
— Надя? — переспрашивает Куманин. — с ней все в порядке. Замуж вышла за Феофила. Ребенок у них. Процветают. В США уже были, в Израиле и еще где-то, на научных симпозиумах выступают, пишут.
— Вы с ней общаетесь? — спрашиваю я, но вижу ответ по лицу Куманина.
— Пробовал было, — вздыхает он, — но Надя мне истерику закатила, что я, мол, чуть не погубил их обоих. Я в подробности вдаваться не стал — не погубил и хорошо.
— Ас коллегами своими бывшими встречаетесь? — продолжаю я допрос.
— Редко, — признается он. — Звонят иногда, но интересуются исключительно здоровьем. Звали тут вступить в общество ветеранов. Я как-то еще не созрел.
Куманин улыбается, но не очень радостно.
— А ваши подопечные? — улыбаюсь я. — «Память» и прочие организации? Они вас не зовут в свои вожди?
Куманин понижает голос:
— Нет. С меня хватит. Я после той встречи на кладбище больше с ними связываться не хочу. Если есть такие смелые, то флаг им в руки.
— Хорошо, соглашаюсь я, пытаясь сменить эту тему, — а Алеша Лисицын? Вам что-нибудь удалось про него выяснить?
— Он ушел, — просто ответил Куманин, вздохнув.
— Умер, что ли?
По глазам Куманина я вижу, что он уже не верит в мое авторство перевода «Троянского коня».
— Он пришел, — объясняет Куманин, — но не для того, чтобы остаться. Он пришел, чтобы сказать и уйти. Но только страна у нас такая, что все сказанное им услышал один генерал Климов.
— Знаете, — Сергей вдруг понижает голос, — я все время боюсь, что он ко мне снова заявится…
— Глупости, — успокаиваю я его, — вы тогда сознание теряли. Вот вам в бреду все это и померещилось.
— Глупости? — переспрашивает он. — Вот, посмотрите. Я когда из госпиталя в Ленинграде выписывался, мне вещи отдали. Деньги, правда, пропали. Отпускные при мне были, рублей 700, кажется. А остальное все на месте: документы, авторучка, бритва, зубная щетка и… вот эти черные очки, которые я сорвал с Аримана.
Он показывает выдавшие виды черные очки с резинкой, которыми пользуются сварщики.
— Да, — говорю я в замешательстве, не решаясь дотронуться до очков. — Даже не знаю, что и сказать.
— Как же, — вдруг возражает Куманин, — вы не можете ничего сказать, если перевели «Троянского коня»? Там же все сказано и расписано. Вспомните, что писал Джон Килль о так называемых ультрасуществах. Так что он вполне может за очками вернуться.
И я вспоминаю слова Джона Килля: «Стоит вам начать любое исследование таинственных событий далекого и даже не очень далекого прошлого, как в дело немедленно включаются какие-то неведомые силы, о природе которых можно только гадать. С одной стороны, эти силы делают все возможное, чтобы навести вас на цель, а с другой — предпринимают не меньшие усилия, чтобы вы при этом свихнулись».
Ноябрь 1994 — февраль 1995 годов, Санкт-Петербург
Рапорт написан майором КГБ в 1989 году, а поэтому, постоянно ссылаясь на иностранные источники, он подчеркивал, что высказывает отнюдь не собственное мнение, ограждая тем самым себя от возможного недовольства командования.
