поторжественнѣе— изъ городскихъ гласныхъ: онъ или лавочникъ, или адвокатъ, или домовладѣлецъ, или человѣкъ либеральной профессии — во всякомъ случаѣ не чиновникъ; а между тѣмъ, при исполненіи своихъ муниципальныхъ обязанностей, онъ, на взглядъ свѣжаго человѣка — мало похожъ на настоящаго земца, проникнутаго духомъ самоуправленія. Даже, если онъ самый красный изъ красныхъ соціалистъ-революціонеръ, а можетъ быть и тайный анархистъ — все-таки вы чувствуете въ немъ человѣка, который смотритъ на себя, какъ на «magistrat» и держитъ себя, какъ начальникъ. И, фразеологія его та же самая, какую вы слышите въ канцеляріяхъ и въ судебныхъ преніяхъ. Разумѣется, если онъ свѣтскій человѣкъ и, вообще, желаетъ быть пріятнымъ, онъ скажетъ непремѣнно нѣсколько любезностей по адресу невѣсты; но отъ этого вся та «часть», гдѣ онъ начальникъ или помощникъ начальника, не получаетъ другого, менѣе чиновничьяго характера.
Къ служилымъ классамъ принадлежало во Франціи и духовенство. Co времени конкордата государство поддерживало матеріально и завѣдывало административно тремя культами, католичествомъ, протестантствомъ и іудействомъ Протестантство и іудейство жили въ ладу съ третьей республикой; но католическое духовенство имѣло поводъ считать себя жертвой, съ тѣхъ поръ, какъ прошли законы, стѣсняющіе свободу религіозныхъ орденовъ и конгрегацій и добиравшiеся до ихъ собственности. Всякій радикальный депутатъ или министръ въ принципѣ, противъ католицизма и вообще церковности, но большинство представительства очень долго не рѣшалось отдѣлить церковь отъ государства, освободить государство отъ обязательства заниматься дѣлами господствующей церкви и поддерживать ее матеріально. И до тѣхъ поръ, пока такой законъ не прошелъ, французское католическое духовенство было поставлено въ очень странное положеніе. Оно считаетъ радикальную республику своимъ врагомъ и только меньшинство священниковъ, въ послѣдніе годы, помирилось съ этой формой правленія; но оно же находится на службѣ у государства, потому что получаетъ жалованье. Этотъ внутренній разладъ сдѣлалъ то, что еще, съ конца второй имперіи, ко времени послѣдняго Ватиканскаго собора, когда былъ провозглашенъ догматъ непогрѣшимости папы, французское католическое духовенство становилось все болѣе и болѣе приверженыымъ къ уллтрамонтантству.
А прежде во Франціи бывало не то. Съ семнадцатаго вѣка и раньше не выводился въ ней духъ такъ называемаго галликанства. французскіе прелаты, епископы, архіепископы и кардиналы, еще лѣтъ сорокъ-пятьдесятъ тому назадъ смотрѣли на французскую церковь, какъ на нѣчто самостоятельное, между тѣмъ какъ теперь этого и въ поминѣ нѣтъ.
На такую именно тему мнѣ приiлось разъ, въ концѣ 60-хъ годовъ, бесѣдовать съ покойнымъ профессоромъ Лабуле, о которомъ я говорилъ въ одной изъ предыдущихъ главъ.
— Еще не такъ давно, — сказалъ онъ мнѣ, между прочимъ, (характеризуя поворотъ во французскихъ прелатахъ и высшемъ духовенствѣ отъ галликанства къ ультрамонтантству), — еще не такъ давно я знавалъ епископа, который любилъ произносить такую фразу — „Si monsieur de Rome (такъ еще тогда называли во Франціи римскаго папу) venait dans mon diocèse, il n’y dirait la messe, qu’avec ma permission“.
Такія слова показались бы теперь чуть не богохульствомъ, въ устахъ какого-нибуль Руанскаго или Ліонскаго архіерея. Тогда были, значитъ, епископы, которые считали папу только primus inter pares; a, no каноническимъ правиламъ, никто, въ извѣстной епархіи, не можетъ исполнять священническихъ обязанностей иначе, какъ съ благословенія мѣстнаго епископа.
Вотъ сколько воды утекло, и въ такой короткій срокъ. Но какъ бы ни было, теперешнее католическое духовенство преисполнено ультрамонтантства — все-таки же и у кюре, и у епископовъ — былъ свой гражданскій начальникъ — министръ исповѣданій. Каждый день въ безчисленныхъ обѣдняхъ священники произносятъ возгласъ: „Domine, salvam fac rempublicam!“ хотя до сихъ поръ множество такихъ священниковъ враждебны этой формѣ правленія, но уже далеко не всѣ. Съ тѣхъ поръ, какъ папа Левъ XIII сталъ такъ заниматься соціальнымъ вопросомъ, и въ Парижѣ, и въ провинціи молодые духовные измѣнили тонъ — сочувствуютъ демократическимъ началамъ, а, стало-быть, могутъ находить республику симпатичной для себя формой правленія.
Читатель согласится со мною, что у насъ даже въ средѣ образованныхъ людей нѣтъ терпимаго, широкаго взгляда на католическую церковь и ея духовенство. На лютеранскихъ духовныхъ смотрятъ у насъ мягче и спокойнѣе. Было бы не совсѣмъ удобно сравнивать теперешнихъ французскихъ кюре и епископовъ съ нашими духовными; но во всякомъ случаѣ не мѣшало бы немножко побольше знать ихъ. Что они держатся строго римскихъ традицій, гораздо строже, чѣмъ прежде — въ этомъ они только послѣдовательны; но считать ихъ огуломъ тупыми фанатиками, неспособными ни на что, кромѣ формальнаго изувѣрства — огромное, прямо смѣшное заблужденіе. Оно происходитъ отъ того, что большинство русскихъ, попадая во Францію, совсѣмъ не интересуются этимъ классомъ, который однако же, несмотря на возрастающее свободомысліе, играетъ еще видную роль. Парижъ вообще не религіозенъ, мелкіе буржуа и рабочіе тысячами и десятками тысячъ считаютъ себя не принадлежащими ни къ какой церкви. Въ послѣдніе годы все чаще стали случаться гражданскія похороны, нѣкоторые свободные мыслители не крестятъ своихъ дѣтей, обычай вѣнчанія въ церкви пропадаетъ и между увріерами, и въ буржуазіи. Вѣнчанiе дѣлается все болѣе и болѣе моднымъ только въ богатомъ классѣ, который желаетъ жить по барски, обезьянить съ разныхъ аристократическихъ обычаевъ и повадокъ.
Но даже и въ Парижѣ населеніе, совершенно разорвавшее съ какой бы то ни было церковностью — небольшой процентъ всей массы въ два съ половиной миллиона. Правда, религозность парижанъ, принадлежащихъ къ достаточному классу, на взглядъ всякаго лютеранина или протестанта — нѣмца. иліи англичанина — особенно изъ нѣкоторыхъ піитическихъ сектъ — внѣшняя, суетная: она сводится къ разнымъ церемоніямъ и сборищамъ… Стоитъ вамъ только войти въ праздничные дни въ любую бойкую парижскую церковь, всего лучше въ церковь Мадлены, стоящую на томъ перекресткѣ, гдѣ парижскія уличная жизнь въ дообѣденные часы такъ нарядна, пестра и шумна… Но Парижъ — не вся Франція. Да и въ немъ каждый неглупый и талантливый священникъ находитъ, среди своихъ прихожан, не мало мужчинъ и женщинъ, охотно подчиняющихся его авторитету.
Теперь, болѣе чем когда-либо, католическая церковь должна бороться съ духомъ времени. Ея служители не могутъ какъ въ доброе старое время, чувствовать себя огражденными и первобытной вѣрой массы, и закономъ съ жестокими карами — отъ какого бы то ни было посягательства на ихъ духовную власть и вліяніе. И эта необходимость борьбы дѣлаетъ французскаго священника развитѣе, заставляетъ его думать, читать, поучать, уходить въ жизнь своихъ прихожанъ дѣятельнѣе и разностороннее, чѣмъ это было прежде.
Лютеране и протестанты, особенно англичане, попадая во Францію и присматриваясь къ ея католичеству — считаютъ главнымъ зломъ безбрачіе священниковъ и связанный съ нимъ кастовый духъ. И то, и другое мѣшаютъ, по ихъ мнѣнію, католическому духовному знать жизнь иначе, какъ въ видѣ неприличной для нихъ католической исповѣди.
Обыкновенно они
