напираютъ и на тѣ скандальные процессы, какіе и въ послѣдніе годы довольно таки часто случались и въ Парижѣ, и въ провинціи. Но безбрачіе католическихъ священниковъ заставляетъ ихъ когда они на высотѣ своего nризванія, жить болѣе духовною жизнью, чѣмъ тамъ, гдѣ духовенство женатое, начиная съ Англіи. Огромное большинство французскихъ священниковъ — очень бѣдные люди во многихъ мѣстностяхъ они существовали только на казенное жалованье, т. е. на какихъ-нибудь тысячу франковъ. Съ дѣтства, въ семинаріи, они свыкаются съ своей скромной долей, воспитываются сурово и мирятся съ жизнью, лишенною всякихъ тщеславныхъ и чувственныхъ приманокъ. Они до сихъ поръ очень часто изъ крестьянскихъ дѣтей и во многихъ на нашъ взглядъ есть что-то мужицкое. Въ каждой церкви ординарный ея служитель носитъ на себѣ печать чего-то неподвижнаго; но многіе теперешніе католическіе патеры въ большихъ городахъ и въ особенности въ Парижѣ совсѣмъ не такого типа.
Мнѣ лично приводилось, за эти тридцать лѣтъ, сравнительно рѣдко знакомиться съ католическими духовными; но и при второй имперіи, и теперь, вплоть до послѣднихъ годовъ, я находилъ, что сношенія съ ними — довольно пріятны, и вовсе не потому, чтобы они отличались вкрадчивымъ іезуитиз момъ, какъ у насъ принято думать до сихъ поръ. Даже и скромные сельскіе священники, иногда изъ такихъ захолустныхъ мѣстностей, гдѣ требы надо исполнять зимой въ очень суровыхъ условіяхъ — и тѣ не отталкивали отъ себя чѣмъ-нибудь слишкомъ заскорузлымъ и ограниченнымъ. Хотя французскій кюре и обреченъ на безбрачіе, но онъ не аскетъ, онъ любитъ жизнь, знаетъ хорошо тотъ быть, среди котораго дѣйствуетъ; часто начитанъ и готовъ вести бесѣду на какую угодно тему. А въ тѣхъ епископахъ, какіе въ послѣдніе годы стали попадать и въ Палату депутатовъ, и въ разныя литературныя и ученыя общества, вѣрность догматамъ католицизма уживается съ очень большой разносторонностью и не книжнымъ только, а фактическимъ знаніемъ жизни.
Тѣ, кто хорошо знакомы съ французскими семинаріями — указываютъ на средневѣковую отсталость преподаванія. Конечно, богословскіе факультеты Германіи и Англіи стоятъ выше. Но мнѣ сдается, что если французскихъ семинаристовъ начнутъ учить иначе, давать имъ болѣе серьезную богословскую эрудицію — отъ этого только расширится кругъ ихъ вліянія; a теперь имъ еще очень трудно бороться съ отсутствіемъ какихъ бы то ни было религіозныхъ идеаловъ и съ возрастающимъ приливомъ чувственныхъ и тщеславныхъ инстинктовъ, разъѣдающихъ воѣ классы французскаго общества.
Французскій министръ вѣроисповѣданій бывалъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и министромъ юстиціи. Между этими двумя вѣдомствами была нѣкоторая связь, по крайней мѣрѣ, въ принципѣ. Священники и судьи произносятъ приговоры— ОДНИ ВО ИМЯ Христа, другіе во имя государства. Только въ самые послѣдніе годы изъ залы уголовнаго суда стали выносить изображенія распятаго Христа; но до сихъ поръ средневѣковыя одежды судей и адвокатовъ указываютъ на ихъ прежнюю прямую связь съ духовнымъ міромъ.
По роду моихъ интересовъ я менѣе изучалъ въ Парижѣ судъ и судебные нравы; но все-таки въ теченіе тридцати лѣсъ доводилось не разъ бывать въ зданіи Palais de justice, въ разныхъ камерахъ, на всякихъ процессахъ, и очень серьезныхъ, и смѣхотворныхъ. Зданіе это теперь перестроили и украсили, особенно съ наружнаго фасада; и зала Pas perdus стала обширнѣе и красивѣе. Но парижскіе трибуналы и ихъ порядки остаются все шѣ же. Несмѣняемость судей все еще держится, и этотъ принципъ несмѣняемости долженъ былъ придать нѣкоторую неподвижность и разнымъ формамъ судебнаго быта. И то, что вы находите въ Парижѣ—повторяется и въ другихъ городахъ Франціи. Если хотя сколько-нибудь вѣрно то, что я говорилъ по поводу французской администраціи, т. е. — что она дѣйствительно держится за характерныя нравственныя черты француза, — то можно было бы каждому иностранцу впередъ, a priori, опредѣлить: какіе отличительные признаки будетъ имѣть и французскій судебный бытъ. И въ немъ, въ его судейскомъ сословіи, мы неизбежно должны столкнуться съ духомъ властолюбія, съ нервной тревожностью, съ преувеличеннымъ сознаніемъ своего я, съ злоупотребленіемъ тѣми правами или, лучше сказать, тѣмъ положеніемъ, какое занимаетъ въ данномъ случаѣ представитель судебнаго вѣдомства.
Такъ оно и произошло въ дѣйствительности.
При второй имперіи независимость судей существовала только на бумагѣ, а, въ сущности, правительство держало магистратуру въ своихъ рукахъ. И всего ярче было это видно въ судахъ „Исправительной Полиціи" (police correctionnelle), гдѣ рѣшались всегда всякаго рода политическіе процессы. Мы — жители Латинскаго квартала, стало-быть сосѣди Palais de justice— всѣ помнимъ какъ отличался своимъ бонапартовскимъ усердіемъ судья, по фамиліи Делезво и какъ онъ себя велъ на судебныхъ засѣданіяхъ. Правда, тогда говорили, будто онъ часто бывалъ не въ трезвомъ видѣ; но онъ не одинъ отличался своимъ усердіемъ. Въ такомъ Делезво только ярче выступали наружу всѣ непріятныя замашки французскаго «magistrat».
И тогда, для меня лично, еще не могъ существовать контрастъ съ нашими новыми судебными порядкамъ потому что я отправился, въ первый разъ, въ Парижъ до введенія теперешнихъ судебныхъ учрежденій. А впослѣдствіи контрастъ этотъ слишкомъ бросался въ глаза. Да и не только съ нашими судами, а и съ англійскими. Странности внѣшнихъ формъ — эти черныя и красныя робы и шапки — не отнимаютъ у засѣданій должной торжественности, но каждый свѣжій человѣкъ видитъ, что и президентъ, и прокуроръ не могутъ держаться на объективной почвѣ. И обычаи, вкоренившіеся во французскомъ судопроизводствѣ, поддерживаютъ въ нихъ замашки обличителей и безцеремонныхъ чиновниковъ.
До сихъ поръ не вывелся еще обычай, по которому президентъ, въ уголовныхъ процессахъ, въ началѣ засѣданія, знакомя присяжныхъ и публику съ прошедшимъ подсудимаго, можетъ позволять себѣ всякіе оцѣнки, приговоры, сѣтованія и возгласы, и при томъ безъ малѣйшей надобности. А уже о прокурорахъ и говорить нечего! Случаи, когда прокуроры отказываются отъ обвиненія, такъ рѣдки, что они каждый разъ составляютъ событіе, и всякаго иностранца — будь онъ русскій, англичанинъ или нѣмецъ — коробитъ эта предвзятость обвиненій, эти потоки трескучаго краснорѣчія, не знающаго себе удержу и во всемъ этомъ чувствуется или желаніе сдѣлать карьеру или же злоупотребленіе своей властью — общая язва, разъѣдающая Францiю. Нигдѣ, я думаю, президенты трибуналовъ такъ не пользуются тѣмъ, что французскіе законы называютъ pouvoir discrétionnaire, т. е. вотъ этой возможностью вмѣшиваться на каждомъ шагу въ ведение пропесса, задергивать и подсудимыхъ, и защитниковъ.
При такихъ порядкахъ судейской' власти и адвокаты не могутъ не злоупотреблять средствами защиты. Если вамъ случалось попадать въ Парижъ на процессы уголовные, гражданские, бракоразводные — вы знаете какъ дѣйствуютъ и знаменитые парижскіе адвокаты въ интересахъ своихъ кліентовъ. У нихъ, по нашей пословицѣ: „всякое лыко идетъ въ строку". Излишества ихъ діалектики еще больше оттѣняютъ чиновничью безцеремонность судей и задоръ прокуроровъ.
О томъ — какъ ведется французское
