уже во время осады города турками в XVI–XVII веках оказался чрезвычайно полезным. За время войны разные ходы были вновь соединены друг с другом и использовались как бомбоубежище, так что люди могли перебегать из одного горящего дома в другой, ещё не тронутый.
Здесь, под сводами, хранили также запасы. Когда советские солдаты ворвались в город, они нашли в катакомбах огромные винные склады. Без малейших затруднений они могли пройти из подвалов в дома и в большинстве случаев, без памяти пьяные, нападали на женщин. Было невозможно сопротивляться им.
Население было вне себя от страха и или бежало, или пряталось, если не было жесточайшим образом вынуждаемо покориться.
Происходило всё очень просто: первых двух или трех женщин, оказавших сопротивление, расстреливали, чтобы «освободить путь». Девушки натирали себе лица крапивой или спасались бегством в самые невероятные места. Владелица магазина зонтиков рассказала мне, что она и её дочь в течение 48 часов скрывались на полу телефонной будки. Вскоре все узнали, что опасности подвержены женщины всех возрастов, так как советские солдаты суеверно верили, что старухи приносят защиту от пуль.
Наряду со страшными событиями было, конечно, и множество смешного: правая рука Вильчеков, фрау Херцингер, женщина с характером, рассказала со смаком, как один «паренёк» попытался притронуться к ней, она же начала отгонять его скалкой, громко и пронзительно крича: «Подойди-ка! Подойди! Постыдись, ты мог бы быть моим сыном». «Паренек» поспешно отступил.
Группа наших друзей была задержана во дворце, буквально взята под ружье. Один русский приказал немолодой уже девушке с пухлым лицом выйти с ним. Другие ждали, дрожа, её возвращения, молясь, чтобы она пережила это испытание, пока вдруг не открылась дверь и не вошла «сияющая красавица». На настойчивые вопросы друзей она ответила между прочим: «Он рассказывал мне лишь о своей родине». Этим объяснением они и вынуждены были довольствоваться.
Спустя несколько дней заработала система самозащиты населения. Венские женщины набрались мужества и начали бороться с нападениями пьяных солдат с помощью душераздирающих криков, перекликаясь одна с другой, как в игре «испорченный телефон»: русскому стоило только появиться, и какая-нибудь из женщин начинала пронзительно кричать, – за ней начинал кричать весь дом; следующий дом подхватывал этот крик, потом следующий и так далее, пока не приезжал наряд военной полиции.
Знаменитый гинеколог профессор Кнаус, который из Праги переехал в Вену, рассказал мне, что после этой первой волны изнасилований, клиники и больницы Вены открыли свои двери в обход всем предписаниям и пригласили на обследование всех женщин, имевших для этого основания – анонимно и бесплатно. Это была жалкая картина: бесконечные очереди, женщины всех сословий, некоторые в ужасном состоянии. «По крайней мере тогда не было мужчин в городе, – добавил он, – не так, как в Будапеште…».
Многие пожилые люди умирали от голода или от заброшенности, если у них не было никого, кто бы о них позаботился. Трагическая смерть нашего друга, посла графа Менсдорфа, не была исключением.
Некоторых людей хватали просто на улице и привлекали к принудительным работам или даже отправляли в Сибирь: невозможно было предусмотреть, кого схватят. Дежурный патруль задерживал какого-нибудь человека, и было уже не уйти. Плачущие женщины бежали рядом и предлагали драгоценности и шнапс, чтобы выкупить на свободу своего мужа или сына. Часто молодой солдат действительно отпускал свою жертву, но лишь затем чтобы на следующем углу схватить другого прохожего, чтобы выполнить намеченный план.
Для среднего советского солдата и даже многих офицеров самые простые санитарные сооружения были, очевидно, чужды. В унитазе охлаждалось масло или туда грудой накладывались осколки стекла, словно из отверстия грозила опасность. Вместо этого обнаруживали маленькие, завернутые в газетную бумагу пакеты, сложенные в шкафах и обнаруживаемые лишь по запаху.
Несмотря на это, считалось тяжёлым оскорблением назвать кого-то из них «некультурным».
В деревне «разрушение» или «пощада» было делом чистого случая.
Один из предков графа Кламса заслужил высокие русские ордена, которые были выставлены в стеклянной витрине для обозрения. Он показал их советскому офицеру, который первым вошел в дом. За этим немедленно последовал приказ не допустить никакого грабежа; к нему самому и ко всему, что ему принадлежало, отнеслись с величайшим уважением.
В другом доме советские солдаты с большим трудом вытащили на крышу холодильник и рояль и сбросили их вниз, на террасу, довольные звуками разбивающихся предметов. Затем они открыли все краны в доме и затопили всё здание. Всё это выглядело как деяния «злых мышей» в детских книжках Беатрис Поттер, лишь в большем и зловещем размахе.
Алисе Хойос удалось отстоять свой авторитет перед русскими частями, расположившимися во дворце Швертберг и вокруг него, хотя её красота и молодость в этом случае были, собственно говоря, для неё недостатком. Когда один из советских офицеров пригласил её младшую сестру в кино, она сразу же отослала её подальше от дома: «Это не должно было прийти ему в голову; она была слишком молода, чтобы знать, как ей следует поступить, – объяснила она нам, – после этого его нельзя было бы держать на расстоянии».
На кладбище Хейлигенкрейц была вскрыта могила Мария Вечера [32]. На трупе ещё висели клочья знаменитого зеленого костюма. Когда вновь хоронили печальные останки, выяснилось, что в черепе была большая дыра сверху, а не в виске, как это должно было быть по официальной версии о самоубийстве в Майерлинге.
При вторжении советских войск в Богемию чешские помещики надеялись как-нибудь пережить время оккупации, чтобы потом, когда придёт снова законное правительство, найти с ним общий язык. Эта надежда оказалась с самого начала заблуждением. Хаос, грабежи и целенаправленный произвол подготовили почву для передачи власти коммунистам, что, как обычно, предполагало беспощадное уничтожение всякого противника. Несмотря на прежний опыт, вначале многие были удивлены тем, что их постигла та же судьба, что и судетских немцев. Слишком поздно собрались они бежать.
Графиня Стефани Харрах, которая ждала известий от своего мужа, оставалась в своём дворце так долго, пока её не выгнали. Грабёж был уже в полном разгаре, когда Стефани упаковывала несколько последних вещей. Одновременно она и советский солдат схватились за одну и ту же вазу, которую она непременно хотела бы оставить себе на память. Когда она вырвала вазу из его рук, то споткнулась о ковер, который уже тянули из-под её ног, чтобы свернуть. Её свекровь гневно запротестовала: «Что? В Вену летом?» – и взяла лишь чемоданчик, полный белых перчаток – сокровище, которое она хранила всю войну.
Вскоре после этого Стефани узнала, что её муж погиб от голода во французском лагере для военнопленных в
