В Сочи я попросил Валю ехать в Пансионат одной, а сам решил реализовать замысел с билетами. Я купил билеты до Одессы неспроста: стоимость билета до Одессы лишь на немного превышала стоимость билета до Сочи. Я подошел к кассе Морского вокзала и с удовлетворением увидел очередь перед окошком, и табличку над ним «Билетов нет». Я выбрал молодую пару в очереди и, подойдя к ним вплотную сказал:
— Мы с женой решили не ехать в Одессу на этом теплоходе, а остаться в Сочи. Желаете купить наши билеты?
— Конечно! Какой класс?
— Первый.
— О, спасибо! Сколько они стоят? — и мужчина нетерпеливо схватил у меня билеты.
— Посмотрите по прейскуранту! Прейскурант висит на стене перед вами.
Они уплатили мне деньги и поблагодарив еще раз, побежали на посадку. А я был счастлив, что поездка из Батуми в Сочи обошлась нам почти даром. Вечером я отдал Вале половину вырученных денег, хотя она долго отказывалась их взять.
Итак, поездка в Батуми не помогла мне в выборе места побега. Не узнав, какие именно технические средства имеют теперь пограничники, а потому не имея возможности выработать методику их обхода или создания помех, я решил стартовать не с берега, а с борта судна, проходящего на большом расстоянии от берега. «На судне если и есть, — думал я, — какие-нибудь подобные устройства, то не в таком количестве и не такого качества, как береговые».
Так, через много лет я вернулся к тому, с чего начал: к идее бежать вплавь, спрыгнув с теплохода. В соответствии с этим решением я стал ежедневно совершать прогулки в Морской порт и рассматривать заходившие в него пассажирские суда Черноморского пароходства. Однажды я обратил внимание на нелогичность и подошел ближе, чтобы выяснить, в чем дело. Нелогичность состояла в том, что у причала был ошвартован теплоход с иностранным флагом и иностранной эмблемой на трубе, а в то же время причал около него не был огорожен и не было дежурных пограничников. При ближайшем рассмотрении оказалось, что команда на теплоходе была советская. «Вот так можно обмануться в море!» — подумал я. — «Увидишь иностранный флаг и попросишь помощи, а тебя как раз и схватят!» И тут же я решил, что во время заплыва буду избегать любых судов, с любым флагом.
Рассматривая суда, я мысленно прикидывал, с какого из них было бы удобнее спрыгнуть в море. Я искал такие суда, у которых корма была бы не очень высокой, ибо я собирался спрыгнуть именно с кормы. Тут же мне приходили мысли о том, что на корме постоянно находятся матросы, а вход туда пассажирам нередко бывает запрещен. Полуют (верхняя палуба на корме), отведенный специально для пассажиров, почти на всех судах был очень высок. И была большая вероятность быть замеченным во время прыжка, даже ночью.
Еще я думал об иллюминаторах. Я хотел выпрыгнуть из иллюминатора подобно Мартину Идену. Но для этой цели иллюминатор должен был быть достаточно большим, а в каюте в момент прыжка не должно быть свидетелей. Я заметил, что на некоторых судах иллюминаторы вообще не открывались. Так было на «Одессе», на «Иване Франко». А вот на «Карелии» и «Казахстане» — новых и комфортабельных судах финской постройки, иллюминаторы не только открывались, но в каютах первого класса имели даже прямоугольную форму и размеры, явно позволяющие пролезть человеку и даже протащить небольшую надувную лодку. Я изучил расписание и оказалось, что большие суда не всегда заходят в Новороссийск. Иногда они делали переход из Сочи в Ялту или наоборот — напрямую. Сделав прокладку пути этих судов по карте, я увидел, что на траверзе Керченского пролива они удалялись от берега больше, чем на 100 километров. По расписанию некоторые суда проходили этот район ночью. Все это я запомнил.
Каждый вечер я приходил к Вале в ее красивый пансионат «Светлана», названный так еще в сталинские времена по имени его дочери и почему-то еще не переименованный.
Прежде чем впустить меня, дежурная отбирала у меня паспорт. Затем я шел в комнату, где Валя жила вместе с другой женщиной, тоже москвичкой. В комнате Валя не допускала никакой интимности.
— А вдруг войдет дежурная или моя соседка? Пойдем лучше гулять!
И мы шли в театр, или в цирк, или в ресторан. А поздним вечером всегда гуляли по набережной вдоль моря.
Мы спускались к морю, где-нибудь в районе Морского вокзала и, осмотрев вновь прибывшие суда, шли по набережной мимо нового красивого Концертного зала, свисающего над морем, мимо статуи Посейдона, выполненной из дерева, мимо многочисленных пляжей и киосков с винами и сластями. Темы для разговора у нас никогда не иссякали. Мы любили одинаковых писателей, нам нравилась музыка одних и тех же композиторов и мы одинаково ненавидели коммунизм. По мере того, как мы удалялись от Морского вокзала, гуляющих на набережной становилось все меньше, а электрическое освещение — все слабее. Где-то около парка имени Фрунзе фонари не горели совсем. Здесь мы останавливались, выбирали уединенную скамейку и долго сидели на ней, обнявшись и любуясь прекрасной южной ночью.
— Смотри, Валя, вон там на юге, виднеется ярко-красная звезда. Это — Глаз Скорпиона!
— Ну и что, милый? Ты мне показываешь эту звезду уже третий раз. Забыл наверно? Чем она так нравится тебе? Почему ты показываешь именно эту звезду, а не какую-нибудь другую?
— Ох, Валечка, это — моя Звезда!
— Ты веришь в астрологию?
— Нет, дело не в астрологии.
— А в чем?
— С этой звездой у меня связаны кое-какие воспоминания. Я может быть расскажу тебе о них в наш последний день, в день твоего отъезда из Сочи.
За три недели я так привык к Вале, что когда этот день наступил, мне не верилось, что мы больше не увидимся. В этот день на Лечебном пляже опять появилось объявление. На этот раз курортники приглашались на концерт, составленный из песен на стихи Есенина. Валин поезд Сочи-Москва отправлялся в 11 часов. Мы прослушали половину концерта и с сожалением ушли с него, но настроение есенинских песен мы унесли с собой. Валя была грустной и больше молчала. Сперва она захотела пойти к морю, чтобы по обычаю бросить в воду монету, потом мы взяли ее вещи из пансионата и в городском автобусе подъехали к ярко освещенному железнодорожному вокзалу, находящемуся в самом центре города. В залах ожидания и перед вокзалом обычного дневного оживления уже не было. Только в вокзальном ресторане, на втором этаже, громко играла музыка и сквозь белые занавески просвечивали тени людей. Мы поставили чемоданы на тротуар у входа в вокзал, взялись за руки и стали молча прохаживаться по безлюдному тротуару взад — вперед, не уходя далеко от чемоданов.
Меня всего переполняло жгучее чувство близкой и безвозвратной потери. Слов не было. Всякая обыденная болтовня казалась пошлой и ненужной, а важного сказать я не мог. Я был искренен, когда обещал рассказать ей о Глазе Скорпиона несколько дней тому назад. Но теперь я решил не делать этого: «лирику и дело всей моей жизни нельзя мешать друг с другом!» — думал я. И я был рад, что Валя не вспомнила об этом моем обещании, а может быть тоже решила, что это не нужно.
