Ознакомительная версия.
Чего ради казаки принуждены были с судна требовать пушек, по получении которых, июля 26 дня, того ж месяца по острогу стрелять начали и пробили великие проломы, так что пленные женщины при робости осажденных могли выбегать из острога.
Харчин, видя, что ему в остроге на защититься, одевшись в женское платье, ушел из острога; и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать, ибо он так резво бегал, что мог настигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал вживе.
После того человек с 30 осажденных сдались, прочие в остроге перестреляны. Один ключевский есаул Чегеч с малым числом подчиненных даже до смерти оборонялся, при котором случае от стрельбы загорелась пороховая казна и крепость со всем бывшим в ней богатством обратилась в пепел; одна уцелела церковь, но и та сожжена от камчадалов по отплытии казаков к морю.
На приступе казаков убито четыре человека, но много переранено, а сколько погибло камчадалов, про то неизвестно, для того, что трупы их погорели в остроге. Не спаслись же и те, которые сдались во время приступа, ибо казаки, будучи огорчены насилием жен своих и тратою имения, перекололи их без остатка.
К столь скорому разбитию бунтовщиков много способствовало неукоснительное отправление партии, которая не допустила им в остроге умножиться: ибо в противном случае соединились бы с ними Камакова острога камчадалы, которых считалось человек до ста или более, а малолюдные бы остроги и поневоле поспешили в сообщение, опасаясь бедствия, но тогда, видя отправление партии, принуждены были ждать окончания дела, под видом людей беспристрастных и верных России.
За всем тем походом дело не приведено к совершенству, ибо Харчин, собравшись с другими тойонами во многолюдстве, намерен был плыть к морю и дать бой со служивыми; токмо встречен от партии при самом отправлении в путь свой и, по малом сражении, принужден был отступить на отъемное высокое место и укрепляться по левую сторону Ключевки-речки, где сражение происходило, а казаки стали по другую сторону той речки.
И хотя Харчин всякие способы употреблял, как бы устрашить казаков и принудить возвратиться к морю, однако они, вместо робости, не переставали советовать ему и сообщникам, чтобы сдались, и наконец убедили, что Харчин с другим тойоном и с братом своим на переговор вышел и, стоя при речке, показывал свою охоту, что он желает быть в стане казачьем, токмо требовал за себя аманатом одного служивого, что с казачьей стороны учинено беспрекословно.
А Харчин, будучи в стане их, требовал, чтоб они камчадалов не разоряли, для того что он более воевать не хочет и поедет уговаривать сродников своих и подчиненных, но, будучи назад отпущен, прислал ответ, что сродники его к миру не склоняются, а брат его и тойон Тавач, которые приходили вместе с Харчиным, к своим возвратиться не пожелали.
На другой день Харчин, придя на берег с другими тойонами, требовал, чтоб его казаки к себе перевезли, а в аманаты бы за него дали двух человек, в чем ему казаки и вторично не отказали, однако умышленно, ибо как он к ним переехал, то они взяли его под караул, а своим закричали, чтоб в реку бросались; для предосторожности же, чтоб оставшиеся на берегу их не закололи, приложились на них ружьями, чего камчадалы устрашась, разбежались.
Таким образом главный изменник пойман, данные в аманаты спаслись, а остальные тойоны со своими подчиненными, по двоекратном выстреле из пушек, разогнаны. Верхне-еловский тойон Тигиль со своим родом побежал в еловские вершины, ключевский тойон Голгоч[445] – вверх по Камчатке, а другие – по другим местам, однако вскоре все погибли, ибо казаки многими партиями устремились вслед за бегущими и били, кого ни постигали.
Тойон Тигиль по долговременном сопротивлении, переколов жен и детей своих, сам себя живота лишил. А Голгоч по погромлении камчатских острожков на реке Козыревской и на Шаниной за то, что жители не хотели идти к нему в сообщение, убит от них при своем оттуда возвращении.
Между тем как слух прошел о разорении Нижнего Камчатского острога, то камчадалы по большей части взбунтовали, всех, кто в их острожках из казаков ни прилучился, убили, размучив тирански; начали соединяться вместе, чтоб идти под оставшие остроги – под Верхний и Большерецкий, начали призывать к себе в сообщение всех своих соседей угрозами и ласкою, при чем много из тех, которые к ним не пристали, и побито.
А казаки принуждены были жить в великом страхе, пока не получили помощи из Нижнего; однако партии из обоих острогов ходили в поход по Пенжинскому морю и громили всех без пощады и милости.
А когда прибыла команда из Нижнего, тогда они соединенными силами пошли на азачинских изменников, которых было более 300, брали приступом крепкие и нарочно сделанные острожки их, побивали изменников купно и с невинными, жен их и детей в холопство брали и, таким образом погубив их множество и успокоив, паки на Камчатку возвратились по своим местам с великою прибылью.
И с того времени не бывало уже убийства на Камчатке по 1740 год, в котором по разным местам человек с семь от коряков переколоты, в том числе один матрос команды покойного капитана-командора господина Беринга.
После того вскоре прибыл на Камчатку для розыска якутского полка майор, что потом был подполковником, Василий Мерлин, с одним офицером, с капральством солдат и с малым числом иркутских служивых, а по нем в товарищи ему майор Павлуцкий, которым велено было исследовать о причине бунта, об убийстве японцев и о других тамошних непорядках, а исследовав оное дело, прислать с подписанием своего мнения в Иркутск для конфирмации, и притом новый острог построить, которые и жили там по август месяц 1739 года.
В бытность свою построили они Нижний Камчатский острог немного ниже устья Ратуги-речки, исследовали о помянутом бунте, и по получении конфирмации на следственное дело казнены смертью трое из российских, а именно комиссар Иван Новогородов, пятидесятник Андрей Штинников, который убил японцев, и Михайло Сапожников, в каждом остроге по человеку да с ними человека по два камчадалов из главных бунтовщиков, в том числе и Федька Харчин; прочие казаки, по состоянию вин, штрафованы.[446]
Служители их камчадальского народа, которых они боем, куплею и за долги получали и владели как крепостными [, продавали и проигрывали в карты], отпущены на волю, и впредь кабалить их запрещено накрепко. Бесстрашие, с каким тамошний народ к смерти ходит, можно всякому рассудить по одному сему примеру, что при помянутой казни один, смеясь, жаловался на свое несчастье, что ему на виселице последнему быть надлежало.
Ознакомительная версия.
